Дети смотрителей слонов - Питер Хег Страница 18

А в конце мы поместили фотографию моего гигантского питона по имени Белладонна, сделанную в искусственном тропическом лесу в городе Рандерсе, куда нам пришлось отдать Белладонну, когда она выросла до двух с половиной метров и более не хотела довольствоваться кроликами, и стала требовать живых поросят, а держать свиней у нас в усадьбе мама ни за что не соглашалась.

Брошюра имела колоссальный успех. Она перевернула падающий рынок, и с тех пор туристы валом валят к нам на остров.

Следствием этого, к сожалению, стали несколько экзекуций, которые нам с Тильте пришлось устроить в школе, потому что каким-то слабовидящим показалось, что наш Ханс на той фотографии похож на деревенского дурачка. Другим следствием стало новое, не очень отчётливое представление о флоре и фауне Финё, сложившееся отныне у датской общественности.

Вот этим-то неотчётливым представлением Тильте сейчас и воспользовалась, заявив, что в корзине находится местный варан.

Епископ немедленно отдёргивает руку и делает один из тех прыжков, которые вполне могли бы обеспечить ей место в балете Орхуса, если у неё вдруг не заладится с её епископством.

— Мой младший брат взял его с собой. — объясняет Тильте. — Но Рикард считает, что слишком рискованно выгуливать его здесь.

Я слышу, как граф снова издаёт звук, как будто полощет рот вадемекумом. Потом корзину поднимают, на сей раз с большим уважением, сносят вниз по ступенькам, несут по коридору и ставят в какое-то место, которое должно быть является багажником «мерседеса» Торласиуса-Дрёберта. Все садятся в машину, я надеюсь, что все на месте, то есть профессор, его жена, епископ. Вера-секретарь. Тильте и Баскер. Заводится двигатель, машина трогается, кто-то разговаривает с охранником у ворот. И вот, наконец, после самых тёмных суток в нашей жизни, впереди у нас с Тильте и Баскером вновь свобода. Свобода, которая — хочу вам напомнить — конечно же, крайне ограничена и, строго говоря, не позволяет выйти за пределы здания, и не идёт ни в какое сравнение с той большой свободой, о которой я на самом деле рассказываю.

♥

Наш дом стоит прямо напротив церкви, так что от «Большой горы» до него какой-нибудь километр — расстояние, которое в повозке, запряжённой лошадьми, можно преодолеть минут за десять, пешком — за четверть часа, а в «мерседесе» — за пару минут, не больше. И тем не менее эти минуты полны событий, которые я без преувеличения могу назвать драматическими.

Во-первых, мне очень хочется чихнуть.

Не знаю, как в новой областной больнице Торкиля Торласиуса лечат тех, кто страдает от астмы и аллергии на пылевых клещей. Но надеюсь, их, бедных, не заставляют сворачиваться клубком на дне плотно закрытой корзины.

В этот момент, когда я изо всех сил стараюсь не чихнуть, Анафлабия Бордерруд говорит:

— Лучше всего будет, если официальной версией станет нервный срыв у ваших родителей. В прошлый раз с трудом удалось спасти положение. С тех пор у многих из нас остались кое-какие вопросы, и лучше бы их не поднимать.

На это Тильте отвечает, что она с епископом абсолютно согласна, мы, дети, тоже так думаем.

— Полиция, по-видимому, склонна считать, что готовится что-то противозаконное, — говорит епископ. — Но мы — руководство прихода и министерство по делам церкви — придерживаемся иного мнения.

Тильте отвечает, что в этом вопросе мы, дети, полностью солидарны с министерством по делам церкви.

— Но если бы причиной был нервный срыв, — продолжает Анафлабия Бордерруд. — Или депрессия. С которыми можно бороться врачебными средствами. Вот поэтому я и хочу осмотреть вашу усадьбу. И хочу, чтобы Торласиус-Дрёберт принял в этом участие. Сказал своё слово специалиста. К его мнению прислушаются. Хотелось бы понять, где могут находиться ваши родители, до того, как это установит полиция. Об остальном мы с профессором позаботимся. А что вы можете сказать о состоянии ваших родителей перед исчезновением?

— Мне, как дочери, очень трудно говорить такое, — говорит Тильте. — Но слово «невменяемые» подошло бы лучше всего.

Если бы Тильте не сказала этого, то мне, без сомнения, удалось бы сдержаться и не чихнуть. Просто-напросто следуя мудрому рецепту обретения свободы, различные версии которого присутствуют во всех духовных системах и который состоит в том, что следует обратить взор внутрь, задавая при этом себе вопрос: «Кто есть тот, кто чувствует, что хочет чихнуть?» Или: «Если чихнуть, то из какого источника сознания будет происходить чих, если ты чихнёшь?»

Но следует признать, что тренировка сознания требует некоторых дополнительных резервов, во всяком случае если ты новичок в этом деле, а когда я слышу реплику Тильте, никаких резервов у меня нет, я просто в ауте. Последние её слова выдвинули её на первое место среди величайших предателей в мировой истории: Иуды, Брута и Кая Молестера Ландера, который кроме моих чаячьих мест опустошил моё тайное лисичковое место в лесу — а ведь я ещё и не рассказал вам о том, как они вместе с Якобом Аквинасом Бордурио Мадсеном заставили меня выйти на сцену на конкурсе «Мистер Финё».

Не то чтобы я был готов в любой момент подписаться под тем, что наши отец и мать вменяемые — вовсе нет. Но, во-первых, то, что твои родители немного чокнутые, относится к маленьким семейным тайнам, о которых, по-моему, не следует особенно распространяться. А во-вторых, на момент отъезда степень их сумасшествия не превышала своего обычного среднегодового уровня.

Так что от неожиданности я не смог больше сдерживаться и чихнул.

Даже Анафлабия Бордерруд не способна выполнить прыжок из сидячего положения на заднее сиденье. Но попытку она. похоже, сделала, врезавшись при этом головой в крышу.

К счастью, в это мгновение мы оказываемся на месте, машина останавливается, все выходят.

— Корзину надо взять с собой, — говорит профессор, — её нельзя оставлять в машине без присмотра, я только что поменял обивку.

Меня с корзиной поднимают и ставят на землю с величайшей осторожностью, у всех в памяти ещё остался мой чих и предостережения Тильте.

Вокруг меня наступает тишина, длится, возможно, минуту, потом крышка корзины поднимается.

— Петрус, — шепчет Тильте. — Ты помнишь, как мы ездили к маяку?

Я оглядываюсь по сторонам: начинает темнеть, вокруг никого нет.

Тильте зря задаёт этот вопрос, она сама понимает: это было незабываемое путешествие. Мы ехали на «мазерати», Тильте нажимала на педали и переключала передачи, я заведовал рулём. Эта поездка стала просто бальзамом мне на раны, после того как она вместе с Якобом Бордурио и Каем Молестером, как я уже говорил, заставила меня выйти на сцену перед тысячью двумястами зрителями — в полной уверенности, что я должен получить «Приз за спортивный характер» футбольного клуба, а на самом деле всё это было конкурсом на звание «Мистер Финё».

— На этот раз будет легче, — говорит Тильте. — У этой машины автоматическая коробка, и в переднее стекло тебе всё будет видно. Я предлагаю, чтобы ты остался в корзине и медленно сосчитал до пятисот. Потом ты загонишь машину в переулок и вернёшься обратно.