Дети смотрителей слонов - Питер Хег Страница 17

И тогда, взяв в руки другую открытку, я стучу в комнату Катинки.

Со слов Леоноры Гэнефрюд. близкого друга нашей семьи, члена буддистской общины Финё и главы компании. занимающейся культурно-сексуальными консультациями. я знаю, что на многих мужчин сильное воздействие оказывает вид женщины в форменной одежде. И сейчас вот, не для передачи другим, а исключительно между нами, могу признать, что я тоже принадлежу к таким мужчинам.

Однажды, обсуждая этот вопрос с Конни, я спросил её, не чувствует ли она чего-то подобного по отношению к мальчикам, и она, задумчиво вытянув губки, сказала, что это надо проверить, и попросила меня надеть форму её старшей сестры, которая работает посыльной в конторе пивоварни. Нам так и не удалось завершить эксперимент, потому что когда я облачился в форму — это был красный пиджак, красная юбка и туфли на высоких каблуках — и мы зажгли все светильники в гостиной, чтобы Конни могла составить себе ясное представление, в комнате появились её родители, и хотя я и пытался изо всех сил объяснить происходящее, боюсь, у них так и остались сомнения, которые мне не удалось развеять до самого отъезда Конни.

Так что когда Катинка возникает на пороге в обычной одежде, я слегка разочарован.

Джинсов и свитера недостаточно, чтобы Катинка приобрела штатский вид и стала похожа на обычную домохозяйку. По ней всё равно видно, что она умеет водить грузовик и при необходимости справится с бригадой дорожных рабочих. Но когда я протягиваю ей открытку с амурчиками и говорю, что Ларс ждёт её под акацией, на лице у неё появляется выражение, как будто она сейчас потеряет сознание, и очевидно, только благодаря специальной подготовке в антитеррористическом подразделении ей удаётся устоять на ногах. Потом её щёки окрашиваются румянцем, так что я начинаю побаиваться, уж не инсульт ли это — и вот уже она во весь опор мчится по коридору.

Она даже не закрывает за собой дверь. В дверном проёме хорошо виден компьютер. Он включён.

И не просто включён — на экране тот самый документ, в котором описывается всё произошедшее со мной, Тильте и Баскером до настоящего момента.

На экране мы читаем: «Контакт с епископом Анафлабией Бордерруд и профессором Торкилем Торласиусом-Дрёбертом, которые информированы полицией через министерство по делам церкви, что местонахождение КФ и КФ неизвестно, но другие сведения им не сообщались…»

КФ и КФ — это, должно быть, Константин Финё и Клара Финё, наши родители. Текст в компьютере подтверждает то, о чём мы уже догадывались: что полиция и Бодиль Бегемот знают что-то, всё ещё представляющее собой настолько конфиденциальные сведения, что их нельзя сообщить даже таким старым сердечным друзьям как Торкиль Торласиус и Анафлабия Бордерруд.

Кроме этого, мы обращаем внимание на два факта.

Документ носит непонятное название «Планеристы». Название, которое мы так вот с ходу никак не можем соотнести с нашим семейством.

К тому же интересна и подпись. Катинка поставила внизу документа своё имя. И под ним приписала «Разведывательное управление полиции».

Конечно же, осознание того, что власти готовы выделить лучшие силы для твоего благополучия, не может не греть душу. Но при этом не может не возникнуть некоторого беспокойства. Ведь если исходить из должностной инструкции, сотрудники разведки вряд ли обязаны нянчиться с нормальными и беспроблемными детьми — такими как мы с Тильте.

На лестнице над нами раздаются шаги — робкие и нерешительные. Мы приоткрываем дверь. Рикард Три Льва протягивает нам кухонные ножницы.

В то мгновение, когда мы перерезаем синие браслеты, мы вновь слышим на лестнице шаги, на сей раз отнюдь не робкие — это атлетические, пружинистые шаги, очевидно, выработанные упражнениями со скакалкой в Академическом боксёрском клубе. Но ещё до того, как Торкиль Торласиус оказывается у наших дверей, мы успеваем вернуться в комнату Тильте.

Тильте осторожно прикрывает дверь. Потом берётся за стальную корзину — в «Большой горе» в таких хранят постельное бельё, — вытаскивает её содержимое и запихивает под кровать. Потом делает мне знак, чтобы я забирался в корзину.

Я не верю своим глазам. Я хочу умереть стоя, я не хочу, чтобы меня нашли в корзине или я там умер.

— Петрус, — шепчет Тильте, — нам всем троим надо отсюда выбраться, и единственный способ это сделать — заставить их увезти меня, потому что они думают, что я тут посетитель, а тебя — потому что они не будут знать, что ты в корзине.

Раздаётся стук в дверь. Тильте смотрит на меня умоляюще.

Благодаря нашему с Тильте систематическому изучению духовной литературы в сети и в библиотеке города Финё мы узнали, что все великие религиозные деятели советовали усмирять воинственные настроения и развивать умение сотрудничать. Поэтому я запрыгиваю в корзину и сворачиваюсь клубком на дне, Тильте закрывает крышку, дверь открывается, и профессор Торкиль Торласиус говорит:

— Вот это, значит. Это всё?

Затем он поднимает меня и выходит из комнаты.

Корзина заглушает звуки. Но мне тем не менее слышно по дыханию профессора, что в Академическом боксёрском клубе больше времени уделяют коньяку и сигарам, чем скакалкам и боксёрским грушам. Минуту спустя я слышу, что мы, к сожалению, добрались до епископа, потому что её голос слышно прекрасно, и если бы в корзине хватило места, то волосы у меня на голове встали бы дыбом.

— Нам придётся снять крышку, чтобы посмотреть, что же такое мы выносим, — говорит она. — Из такого заведения.

И тут вступает голос Тильте. Невозмутимый, но предостерегающий.

— Я бы не советовала этого делать, фру Бордерруд. Это наш островной варан.

Чтобы вы понимали, что сейчас происходит, мне придётся сообщить вам некоторые сведения о животном и орнитологическом мире Финё.

До того как мы с Тильте предложили свою помощь Дораде Расмуссен, директору местной туристической компании, чтобы радикально переработать ежегодно издаваемую компанией брошюру, на Финё был богатый животный мир, но всё же он несколько уступал по разнообразию фауне, например, Мато Гроссо.

Мы взялись за дело таким образом. Сначала мы нашли фотографии, которые были сделаны, когда заблудившийся зубатый кит, проплыв мимо Финё, выбросился на берег фьорда Рандерс. Потом прибавили то, что наснимал Ханс холодной зимой семь лет назад, когда спасатели Финё и Природоохранного управления ловили белого медведя, которого принесло на льдине чуть ли не со Шпицбергена. Тут Дорада осознала масштаб наших планов и принесла видеозапись своего амазонского попугая, когда тот, ускользнув из клетки, обосновался в кроне красного бука в саду их компании на фоне датского флага. Эпизод, когда на попугая спланировал большой ястреб и разорвал его на куски, нам не пригодился, но кадры из первой части, несомненно, украсили новую брошюру, в которой не то чтобы было прямо написано, что Финё — это скандинавская Новая Зеландия, суровый Север и тропический рай на одном и том же острове, — но фотографии говорили сами за себя. Кроме того, Тильте одолжила в городском краеведческом музее национальный костюм и разрезала его так, что удалось запихнуть в него Ханса, и наш старший браг предстал в брошюре в брюках до колен и гольфах, в башмаках с серебряными пряжками и развевающимися на ветру волосами, с подписью: «Житель Финё по пути в церковь, в национальном костюме, который до сих пор носят на острове».