Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь - Марек Хальтер Страница 17

Вот он и ответ на вопрос, которым я задавался ночью: никому до нее нет дела, даже некому принести сменную одежду. Неужели она не знакома с другими актрисами? Марина, помнится, сообщила, что преподает в актерской студии. А куда ж подевались ее ученицы, коллеги? Неужели у нее нет ни единой подруги? Может, и были, но все попрятались после того, как ею заинтересовалось ФБР. Ну уж а теперь, когда она угодила в лапы КРАД, не только друзья затаились, но даже и просто знакомые. Те, кто с ней челомкался каждый день на работе, сейчас ее даже и не опознают по фотографии. Маккарти с его Комиссией убедили всю страну, что коммунизм заразней сифилиса.

Копы доставили Марину к столику для свидетелей. Сняли наручники и замерли у нее за спиной. Женщина внимательно оглядела зал. Задержала взгляд на моей персоне. Кажется, была удивлена, что я здесь. По крайней мере, узнала.

Вуд открыл заседание. Кон объявил, что завтра утром будет проведен обыск в квартире свидетельницы. Марина встретила новость равнодушно. Как и сообщение Кона, что он запросил в ЦРУ дополнительные сведения об агенте Эпроне. Глянув в мою сторону, Кон добавил:

— Поскольку теперь заседания Комиссии полностью закрытые, ЦРУ согласилось предоставить нам досье своего агента. Я также запросил у них сведения об автономной области с центром в Биробиджане, о которой зашла речь на вчерашнем заседании. Если вы не возражаете, господин председатель, сотрудник управления завтра явится к нам, чтобы огласить запрошенную информацию.

Вуд, разумеется, не возражал. Наверняка вопрос был решен заранее. Но этим сообщением Кон дал понять Марине, что все ее показания будут тщательнейше проверяться. Вуд велел ему продолжить допрос. Прокурор, как охотничий пес, тут же свернул на привычную тропку:

— Мисс Гусеева, являетесь ли вы членом КПСС?

— Я уже ответила на этот вопрос.

— Ответьте еще раз. Итак: являетесь ли вы членом КПСС?

— Нет, и никогда не была.

— Вы не состояли в КПСС, ни проживая в Советском Союзе, ни находясь уже на территории Соединенных Штатов?

— Никогда не состояла ни там, ни здесь.

— И вы сможете это доказать?

— Нет, но и вы не сможете это опровергнуть.

Первый гейм сыгран. Марина даже не улыбнулась. В отличие от меня. Видимо, она успела хорошо подготовиться к словесной дуэли. Кон применил избитый судебный приемчик: с идиотическим упорством повторять один и тот же вопрос. Подсудимые на этом часто ломались. В раздражении выбалтывали то, о чем выгодней умолчать. Но Марина Андреевна Гусеева действительно была крепким орешком.

— Вчера вы нас уверяли, что Генеральный секретарь КПСС Иосиф Сталин мог легко с вами расправиться. При этом вы утверждаете, что не являетесь членом партии. А ведь членство в партии вас как-то могло защитить.

Тут уж Марина улыбнулась.

— Вы себе не представляете нашу страну, господин прокурор. А Сталина тем более. У нас, будь ты самым пламенным большевиком, и это не спасало. Наоборот, все лагеря кишели пламенными коммунистами. И общие могилы, куда сбрасывали погибших в лагере. Именно для них в первую очередь и были созданы лагеря.

Встрял Маккарти:

— Но, несмотря на террор, мисс Гусова, вас не арестовали. Вы живы-здоровы. Утверждаете, что даже не вступили в партию. Чудеса, да и только!

— Иосиф Виссарионович дал мне шанс.

— Какой именно?

— Он позволил мне стать еврейкой.

Маккарти, Никсон и Мундт дружно хмыкнули. Саркастически, неприязненно.

Скользнув по стенографисткам, Марина взглянула на меня в упор. Возможно, непроизвольно, а может, это был сценический прием. Так актеры используют паузу, чтобы проверить реакцию зала. Но как бы то ни было, я ей ободряюще мигнул.

— Я вам уже говорила, что после кремлевской вечеринки испытывала постоянный ужас. Каждый день, каждый миг. Долгие годы. Особенно после того, как узнала, что расстрелян Авель Енукидзе, провожавший гроб Аллилуевой. Арестовали Галину Егорову, не знаю, что с ней потом стало. Арестовали и расстреляли Бухарина. А еще раньше как-то странно погиб Орджоникидзе. Про него тоже говорили, что он застрелился… Мне было страшно выходить из квартиры, но еще страшней возвращаться. Всякий раз долго кружила вокруг дома, не решаясь зайти в парадное. Потом медлила на лестничной клетке, боясь открыть дверь. Прямо сумасшествие! На улице я не выносила, когда кто-то шел за мной следом. Но ведь и остальные также! Все тряслись. В любую минуту могли нагрянуть эти…

— «Кожаные плащи»? — не дал ей договорить Кон.

— Да, так называли агентов, не важно, ГПУ или НКВД. Менялись названия, но методы и униформа оставались прежними. Ведь у агентов ФБР тоже постоянная примета — их шляпы. Но у ваших агентов, правда, облик не такой грозный.

— Оставьте свои комментарии при себе, мисс, — проворчал Вуд. — Продолжайте!

— Эти «кожаные плащи» могли вломиться в любую дверь. И как я вам говорила, человек иногда пропадал бесследно, нельзя было узнать, жив он или умер. Его жену выгоняли с работы, семью вышвыривали из квартиры. К родственникам арестованных давние друзья и знакомые относились будто к заразным, от них бежали, как от чумы. А чаще всего членов семьи тоже арестовывали. Прежние заслуги не учитывались. Погибли Бухарин и Орджоникидзе, партийные вожди, веселившиеся со Сталиным на той вечеринке. Что уж говорить о рядовых партийцах, служащих, учителях, врачах, писателях… Бывало, человек выходил на улицу и больше не возвращался. Все заподозренные в троцкизме, правом уклоне и просто неприязни к большевикам были смертниками. Сажали за неосторожное слово, фразу, даже усмешку не вовремя. А рабочих — за прогул или опоздание к началу смены. Большинство делегатов XVII съезда, «съезда победителей», расстреляли. А Киров, хозяин Ленинграда, поплатился за то, что на выборах в Центральный комитет партии получил больше голосов, чем Сталин. Иосиф Виссарионович рыдал на его похоронах. Сталин учинил разгром Красной Армии. Были уничтожены тысячи командиров рот, батальонов, полков и вплоть до маршалов… В стране словно впрямь бушевало чумное поветрие. Мы все до единого были охвачены ужасом. От страха будто обезумели. Иногда пугались даже своего отражения в зеркале. Некоторые кончали с собой, чтобы наконец избавиться от этого мучительного страха. Узнав об очередном самоубийстве, я всякий раз вспоминала Надежду Аллилуеву. Но если не хватало решимости покончить с собой, была угроза превратиться в животное. Страх калечил душу. В ней не оставалось ничего, кроме этого ужаса. Люди начинали чувствовать любовь к своему палачу…

— Мы вас поняли, мисс, — прервал ее Вуд, — но вы все-таки не ответили на вопрос: если Сталин такое чудовище, почему этот кровопийца именно вас помиловал?

Она перевела взгляд на Вуда и долго не отводила. Пока Марина молчала, все присутствующие сидели затаив дыхание. Это было тягостное молчание — в зале будто витали призраки, вызванные Марининым рассказом. Кон первым не выдержал: