Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь - Марек Хальтер Страница 16

147-е заседание Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности

— Привет, Ал!

Звонок раздался в полдевятого.

— Твою русскую начнут снова потрошить сегодня в два. Ты допущен.

— На каких условиях?

— Не публиковать отчета, пока ее не закончат допрашивать. А если Комиссия решит, что огласка полученных сведений представляет угрозу для национальной безопасности, так и вообще не публиковать.

— И Векслер на это пошел? Девять из десяти, что они наложат эмбарго! Это их обычные штучки — когда хотят кому-то заткнуть рот, прикрываются угрозой национальной безопасности.

— Спокойно, Ал! Когда проблема возникнет, тогда мы ее и обсудим. Другое дело, что Вуд учуял в тебе левый душок. Подозревает, что ты сочувствуешь этой коммунистке.

Я хмыкнул.

— М-да, у этой шайки пещерные представления о коммунизме. Если подал нищему доллар, значит, уже готов загнать фермеров в колхозы.

— По крайней мере, он убедительно просит, чтобы ты как минимум проявил уважение к нему лично.

— Это как? Дарить букетик на каждом заседании?

Тут и Сэм хохотнул.

— Почти. Именно ты подсказал, чем можно улестить Вуда, так ведь? Векслер согласился, что это удачная мысль. И сам Вуд тоже. Надеется, что ты ему подыграешь. Председатель Комиссии должен находиться над схваткой. Мол, он не такой бешеный, как Никсон и Маккарти. Не антисемит, а просто отстаивает американские ценности… Ну и так далее, ты сумеешь это подать как нужно.

— О’кей! Спасибо, Сэм.

— Поблагодаришь, когда я одобрю твою статейку.

Первую половину дня я потратил, чтобы обшарить все полицейские комиссариаты Вашингтона, пытаясь выяснить, в какую тюрягу засадили Марину. Хотя Комиссия из этого сделала государственную тайну, но, как известно, не существует тайны, в которую нельзя проникнуть. Всегда найдутся лазейки, нужные знакомства.

Оказалось, женщину загнали в Старую окружную тюрьму. Тот еще подарок! Это угрюмое, зловонное здание, возведенное больше полувека назад, до странности напоминало церковь. Время от времени его надстраивали, но благообразнее от этого оно не становилось. К тому же тюрьма находилась за городом, в часе езды от Сената. Ясно, что Кон стремился упрятать Марину подальше от любопытных глаз.

В Сенат я приехал загодя, но мне пришлось изрядно поплутать по коридорам и лестницам, чтобы добраться до зала заседаний, куда перенесли слушание. Ширли, рядом с другой стенографисткой, снаряжала свою машинку. Когда она меня увидела, у нее аж глаза на лоб полезли.

— Ты уверен, Ал, что имеешь право здесь находиться? Сенатор мне ничего не говорил.

— Тихо, крошка! Я теперь человек-невидимка.

Ширли, конечно, не терпелось узнать, откуда мне вдруг такая милость. Но не было никакой возможности тотчас удовлетворить ее любопытство. Напарница уже навострила уши, а потом ведь наверняка разболтает по секрету всему свету.

Зал для полностью закрытых слушаний был совсем крошечным. Прокурорский пюпитр, столик для свидетелей и трибуна для членов Комиссии располагались треугольником. Стенографистки помещались за спиной свидетеля, у самой стены. Пользуясь отсутствием Вуда и всей банды, я выбрал себе место, позволявшее видеть Маринино лицо хотя бы сбоку. Надеялся, что меня оттуда не сгонят.

Члены Комиссии явились из дверцы позади трибуны. Маккарти волок под мышкой огромную папку, которую потом смачно шлепнул на сенаторский стол. Он постоянно давал понять, кто здесь настоящий хозяин.

На этом заседании присутствовали всего четверо членов Комиссии: Вуд, как председатель, два сенатора — Маккарти и Мундт, а также Никсон как представитель нижней палаты. Такой устроили междусобойчик.

Было понятно, почему в эту банду пригласили Мундта. Несмотря на свою внешность утонченного интеллектуала, он тоже был записным охотником на коммунистов. Недаром частенько шушукался с Никсоном. Я его уже не раз видел в деле. Вопросы свидетелям он задавал редко, но всегда очень метко.

Они развалились в своих креслах, не удостоив меня взглядом. Я не обманул Ширли, действительно превратился в человека-невидимку. Лишь Кон на меня глянул. Сегодня он облачился в кремовый костюм, в котором выглядел совсем уж юнцом. Он было хотел мне кивнуть, но вдруг передумал и, наоборот, поспешил брезгливо скривиться. Учуял, что Комиссия меня демонстративно игнорирует, и, конечно, последовал примеру старших.

Дверца вновь распахнулась. Марина была в наручниках. Бледная, ненакрашенная, лицо опухшее. Синь ее глаз стала даже гуще, глубже, суровей, чем казалось вчера. Волосы она зачесала назад, прихватив их грошовой металлической заколкой.

Ее сопровождала тюремная охранница. На Марине было вчерашнее платье, но все измятое. Несмотря на брошь, которой был заколот вырез, оно чуть съехало на левом плече, приоткрыв бретельку от лифчика. Видимо, женщина спала не раздеваясь. Если вообще спала.