Душа - Татьяна Брукс Страница 16

Сначала Надя поверила доктору. Она мужественно боролась со своим плохим настроением и отдалась лечению со всем энтузиазмом, на который была способна. Ежедневные уколы, процедуры, лечебная гимнастика стали входить в привычку. Результата усилий пока не наблюдалось, и девушка опять стала «гаснуть». Знакомств в больнице она больше не заводила, памятуя, к чему привела её предыдущая больничная дружба. Бабушка, а иногда и дед проведывали её два-три раза в неделю. Они, казалось, смирились с положением дел и даже стали жалеть внучку. Больше в больницу не приходил никто.

Через два месяца после разговора с врачом Надю выписали домой. Вернувшись в квартиру, где она провела счастливое безоблачное, как ей теперь казалось, детство, девушка сникла совсем. На улицу, чтобы не шокировать соседей, ей выходить, вернее, выезжать, запретили. Да и физически это было совершенно невозможно сделать. Пандуса в подъезде не предусмотрели, а скатывать коляску по ступеням с третьего этажа старикам просто не под силу. Конечно, всегда можно найти решение. Ведь, как известно, если хочешь что-то сделать, то ищешь пути, как это сделать, не хочешь — причины, чтобы не делать.

Так девочка стала пленницей «своей» комнаты, которую ей выделили, и осталась там наедине со своими мыслями. Добрый доктор Константин Николаевич оказался прав. Горшки за ней никому выносить не пришлось. Надя научилась сама справляться со своими природными надобностями. Она, ловко подтягиваясь на руках, могла сама пересадить себя с инвалидного кресла на кровать, на стул или на унитаз. Старики заходили в её комнату все реже: им было больно и неприятно видеть прикованную к креслу внучку с постоянно красными от слез глазами. Сначала Надя со всей ответственностью взялась за выполнение ежедневных физических упражнений. Следила за чистотой в комнате и «заставляла» себя не унывать, как советовал ей доктор Константин Николаевич. Позже, не наблюдая никаких улучшений своего физического состояния, переключилась на чтение книг. Все равно каких, лишь бы не думать о Тамаре, тех четырёх уродах и своих неподвижных ногах. В комнате появились кучи нестиранной одежды, стопки разбросанных книг и грязные тарелки с остатками еды. Родственники все реже и реже заходили в её комнату, она все реже и реже выходила из нее.

Однажды Мария Ивановна, ужаснувшись состоянию комнаты, не сдержалась и высказала свое «фе».

— Надежда! Ты что себе думаешь? — возмутилась она. — Развела такой срач. У нас слуг нет. Давай-ка поднимай свой зад и уберись здесь.

— А я не могу поднять свой зад, как видишь.

— Так надо было меньше с бл…ми водиться и с мужиками трахаться, и ничего бы не случилось. И всё бы тогда поднималось.

— Ты так и будешь меня этим всю жизнь попрекать?

— А ты что же думаешь… За свои ошибки надо платить.

— Сколько?

— Что сколько?

— Сколько я вам должна заплатить, чтобы вы оставили меня в покое?

Обида захлестнула девушку. Эта же обида и ощущение собственного несовершенства удручали и Марию Ивановну. В душе она понимала, что Надя не виновата, что её надо бы пожалеть и помочь ей. Но сил на это не было. Гораздо легче было выплеснуть собственные чувства, не считаясь больше ни с чем.

— Я что, хотела? Да? Ты думаешь, я хотела этого?! — закричала Надя во весь голос. Она уже несколько месяцев копила в себе обиду и замыкалась в своём горе. Сейчас был повод избавиться хотя бы от толики этого унизительного чувства, чтобы голову не разорвало на части. — Я хотела вас избавить от себя. Так зачем меня спасли? Я что, просила меня рожать? Я что, просила меня спасать? Что вы все от меня хотите? Оставьте меня в покое!

Она швырялась всё новыми и новыми вопросами, на которых ни у кого не было ответов. Да они и не требовались. И так все понятно, ничего этого она ни у кого не просила. Другие принимали за неё решения, даже такие важные, как жить или умереть.

Мария Ивановна не могла дольше находиться в этой комнате. Покидая её, она что есть силы хлопнула дверью. Девушка вздрогнула, как от внезапного грома. «Всё. Точка. Больше не могу».