Престиж - Кристофер Прист Страница 16

Пытаясь вырваться, я услышал жалобный голос старшегомальчика:

– Где же мама? Она ведь была тут! Она была тут!

– Это шарлатан, мошенник и лжец! – выкрикнул я отсамой двери.

Меня выталкивали за порог спиной вперед. Краем глаза явидел, как девушка-ассистентка побежала к окну, чтобы водрузить на местодрапировку. Неистово орудуя локтями, я чудом вырвался из железных ручищ,ринулся ей наперерез, грубо схватил ее за плечи и оттолкнул в сторону. Онарастянулась на полу.

– Он не умеет говорить с усопшими! – закричаля. – Вашей матушки здесь нет!

В комнате начался бедлам.

– Задержите его! – вопль Энджера перекрыл всеостальные голоса.

Верзила опять скрутил мне руки и развернул лицом кприсутствующим. Девушка так и не смогла подняться; она смотрела на меня снизувверх, не помня себя от злости. Энджер не отходил от стола; он держался прямо,уничтожая меня взглядом, но внешне сохранял присутствие духа.

– Я вас знаю, любезный, – отчеканил он. –Знаю даже ваше имя, будь оно проклято. Отныне я буду очень внимательно следитьза вашими выступлениями. – Тут он обратился к своему помощнику. –Вышвырнуть его!

Не успел я опомниться, как вылетел за дверь и распласталсяна тротуаре. Пытаясь по возможности сохранять достоинство, я отряхнул костюм ипод любопытными взглядами прохожих быстро зашагал прочь.

В течение нескольких дней меня согревало чувство собственнойправоты: как-никак, у безутешных родственников хотели обманом вытянуть деньги,а искусство иллюзиониста использовали в неблаговидных целях. Впрочем, оченьскоро в мою душу закрались неизбежные сомнения.

Мне пришло в голову, что на сеансах Энджера люди и вправдуполучали утешение, каковы бы ни были его истоки. У меня перед глазами всплывалиневинные детские лица, на краткий миг озарившиеся верой, что покойная матушкашлет им слова ободрения. Я не мог забыть их улыбки и счастливые взгляды.

Так ли уж это отличалось от желанной мистификации, радикоторой публика устремляется в мюзик-холл на выступления иллюзиониста? Если иотличалось, то в лучшую сторону. Разве честнее брать деньги за эстрадноепредставление, чем за такой вот номер?

С месяц я терзался чувством вины, и в конце концов меня такзамучила совесть, что я решил действовать: написал покаянное письмо Энджеру,принеся ему нижайшие извинения.

Ответ не заставил себя ждать – мое собственное письмовернулось ко мне изорванным в клочки; в конверте также лежала язвительнаязаписка, предлагавшая соединить эти обрывки магическими средствами,подвластными только моей персоне.

Прошло всего два дня, и во время моего выступления в«Льюишем-Эмпайр» он вскочил с места в первом ряду бельэтажа и гаркнул на весьзал:

– Его ассистентка прячется за кулисой, слева от ящика!

Разумеется, так оно и было. У меня оставался выбор: либодать занавес и ретироваться со сцены, либо продолжить номер, с помпой явитьпублике ассистентку и услышать жидкие хлопки. В первом ряду бельэтажа зиялопустое кресло, будто щербина от вырванного зуба.

Так началась вражда, которой не видно конца.

Оправданием мне могли служить только горячность молодости,ложно понятая профессиональная честь и незнание светских приличий. Но Энджертоже не без греха: мои извинения, хотя и слегка запоздалые, были совершенно искренними,отвергнуть их мог только завзятый склочник. Впрочем, Энджер и сам был ещемолод. Трудно разобраться в событиях того времени, тем более что нашепротивостояние длится уже много лет и принимает самые уродливые формы.

Если я тогда поступил опрометчиво, то сразу сделал ипримирительный шаг, а вот Энджер все эти годы только разжигает вражду. Сколькораз, устав от его происков, я собирался заново начать и жизнь, и карьеру, но нетут-то было: Энджер каким-то образом добирается до моего реквизита, и номеридет наперекосяк. Однажды вода, которая у меня превращается в красное вино, таки осталась водой, в другой раз вместо гирлянды флажков я театральным жестомизвлек из цилиндра голую веревку, а в третий – ассистентка, которой надлежаловзмыть в воздух, так и осталась, к моему ужасу, бревном лежать на кушетке.

Был еще случай, когда у входа в театр на всех моих афишахнамалевали: «У него меч из картона», «Он достанет из колоды даму пик», «Фокус сзеркалом: следите за его левой рукой» и что-то еще в том же духе. Зрители шлина представление мимо таких вот глумливых надписей.

Возможно, это следовало расценивать даже не как выпады, акак простые розыгрыши, но они могли нанести серьезный ущерб моей сценическойрепутации, о чем Энджер прекрасно знал.

Откуда мне известно, что это было делом его рук? Иногда он исам обнаруживал свою причастность: когда мне срывали номер, Энджер неизменнооказывался в зале. При малейшей заминке он вскакивал с места, издаваянегодующий возглас. Но главное в другом: провокатор исповедовал тот же взглядна иллюзионное искусство, что и Энджер. Как мне стало известно, он ставил воглаву угла секрет фокуса, или «обманку». Если для выполнения номера требоваласькакая-нибудь потайная полочка, укрытая за рабочим столом фокусника, то Энджерсосредоточивался исключительно на ней, даже не допуская, что изобретательныйартист может использовать реквизит как угодно. Каковы бы ни были истоки нашейвзаимной неприязни, в основе всех разногласий лежало порочное и ограниченноепонимание техники трюка, присущее Энджеру. Чудо заключается не в технике, а вискусстве фокусника.

По этой причине «Новая транспортация человека» осталасьединственным номером, против которого Энджер ни разу не совершил публичноговыпада. Эта иллюзия оказалась ему не по зубам. Он просто-напросто не понимал,как достигается такой эффект, отчасти потому, что я бережно хранил свою тайну,но главным образом из-за моей манеры исполнения.