И дети их после них - Николя Матье Страница 16

– Да уж, хороши гуси, – сказал сосед.

Отец кашлянул, прочищая горло, протянул руку к бутылке с водой, стоявшей рядом с ним на сиденье, отпил добрую половину и поставил обратно. Видно было, что он тоже не в лучшей форме. Он еще раз прочистил горло и закашлялся.

– Я уже несколько часов жду. Где ты шлялся?

– Сегодня суббота, – проговорил Антони.

– И что? Поэтому ты можешь не ночевать дома?

Ребята долго шли, возвращаясь из Дремблуа, голосуя каждый раз, как на дороге показывалась машина. За всю дорогу они не сказали друг другу и сотни слов. Антони подташнивало.

– Да ладно, дело молодое, – миролюбиво сказал сосед. – Ничего страшного не случилось.

– Ага, – отозвался отец. – Знаешь, я сам как-нибудь разберусь со своими делами, если ты не против.

Сосед понял намек, а отец выпрыгнул из кабины своего «Ивеко». На нем были башмаки, полученные когда-то по линии социальной помощи, джинсовые бермуды и майка без рукавов. Он поискал в кармане сигареты, и ребята увидели, как под загорелой кожей заиграли дельтовидные мышцы и сухожилия.

– Ну, я пошел, – сказал сосед.

Отец сделал вид, что не услышал. Закурив, он снова принялся за Антони:

– Ну? Что скажешь в свое оправдание?

– Ладно, не буду вам мешать, – снова сказал сосед.

Продолжая натужно улыбаться, он поднял на прощание беспалую руку.

– Ага. Передавай привет Эвелин, – сказал отец.

Обязательно передаст. И он ушел, с трудом переставляя ноги. У него были непомерно толстые икры. Как-то раз он сдал кровь на анализ, и выяснилось, что у него зашкаливает холестерин. После этого он не спал три ночи, но от колбасы с ветчиной тем не менее не отказался. Когда-нибудь все равно придется умереть.

Отец снял с кончика языка табачную крошку. Антони видел в его солнечных очках свое искаженное отражение. Выглядел он неважно.

– Ну?

– Мы были у приятелей. Немного выпили. Решили, что лучше там и заночевать.

Губы отца сложились в двусмысленную улыбку. Он обернулся к кузену.

– Думаю, тебя дома заждались.

Ребята не спеша ударили на прощание по рукам, и кузен тоже отчалил. Антони остался под палящим солнцем один на один со своим похмельем и отцовским взглядом.

– Что это за штучки? Вы что, теперь прощаетесь как эти черножопые? Еще салам алейкум скажите!

Антони промолчал. Он думал о пустоте в глубине гаража.

– Давай залезай, – сказал отец. – Работа есть.

– Могу я сначала хоть душ принять?

– Залезай, говорю.

Антони послушался. Отец взялся за руль. Грузовик тронулся. Антони облокотился об окно, чтобы подышать свежим воздухом.

– Пристегнись. Не хватало еще из-за тебя штраф схлопотать.

На выезде из поселка отец был уже на четвертой передаче и давал около восьмидесяти километров в час. Он едва сбавил газ на «лежачих полицейских», установленных на подъездах к начальной школе, рядом с казармами пожарных. Антони почувствовал, как желудок у него подкатывает к горлу, и подумал, что сейчас блеванет. Остановиться бы на пару минут, подышать. Он обернулся к предку. Но тот не отрываясь смотрел на дорогу, вцепившись в руль квадратными кулачищами с зажатой между пальцами сигаретой. В его солнечных очках мелькало синее небо. Они выехали из города, и прошло минут десять, пока Антони не собрался наконец с духом.

– Останови, пожалуйста.

Отец взглянул на него.

– Тебе нехорошо?

– Да.

Паренек действительно был белый как простыня. Грузовичок с гидравлическим стоном остановился на обочине. Антони выпрыгнул из кабины. Не успел он сделать и трех шагов, как из него вылетело все, что было в желудке. Он выпрямился, обливаясь потом, вытер рубашкой лицо и рот. Повязка на его руке была черной от грязи. Прямо перед ним, сколько хватало глаз, простиралась дорога на Этанж, Ламек, Тьонвиль и дальше – в Люксембург. Мимо пулей промчался «Фиат-Панда», потом вдали показался старичок на мопеде с прицепом. Гнусавое тарахтение становилось все громче, и старичок в круглом шлеме проехал мимо, с царственным видом уставившись в горизонт. Провожая его взглядом, Антони увидел в зеркале заднего вида отцовскую челюсть, шею, мускулистое плечо, затылок с первыми седыми волосами. Он сплюнул, чтобы избавиться от горечи во рту, и снова залез в грузовик.

– Полегчало? – спросил отец.

– Ага.

– Держи.

Антони взял бутылку с водой и долго пил. Грузовик снова тронулся. От жары асфальт покрылся расплывчатыми блестящими пятнами. Странно, но они так и не увидели больше старичка на мопеде, тот начисто исчез – будто испарился. По радио диктор желал хорошего отдыха тем, кто уходит в отпуск в августе, и удачи тем, кто отгулял отпуск в июле и в понедельник должен возвращаться на работу. После чего в кабине раздались первые ноты песни «Люблю смотреть на девушек».

– Ты, часом, не знаешь, что там твоей матери взбрело в голову?

– То есть?

Отец снял очки, провел рукой по лицу, по шее. Потом на мгновение выпустил руль и потянулся. Грузовичок бодро мчался среди лугов и рапсовых полей наглого желтого цвета. Местами мягкий пейзаж перечеркивали штрихи высоковольтных линий.

– Утром она снова принялась за старое. Все из-за тебя, говнюк, из-за того, что ты дома не ночевал.

– Что случилось-то?

– Ничего, – сухо отрезал отец. Потом, помолчав, добавил: – В любом случае, если ей вздумается уйти, лично я ее держать не стану.

Они поехали дальше. Ссора дома могла начаться по любому поводу: из-за чьего-то взгляда, из-за телепрограммы, неудачно сказанного слова. Элен умела выбрать самое больное место. У отца не хватало слов. Антони подумал, что, если тот еще хоть раз поднимет на нее руку, он убьет его. Теперь он был почти в силах это сделать. Он чувствовал себя разбитым, ему хотелось зареветь. Еще этот байк, блин…

Через сорок минут они подъехали к большому дому, затерявшемуся в местечке под названием Ла Гранж. При взгляде на него сразу возникал вопрос: что он делает в этой дыре со своим симметричным фасадом и шиферной крышей, солнечными часами и дорожками, усыпанными белым гравием? В этом захолустье не было ничего, кроме старых ферм, длинных, большей частью заброшенных, мелколесья, останков мелких лавчонок да остовов сельхозмашин.

– Кто тут живет? – спросил Антони.

– Не знаю. Это заказ от агентства недвижимости. Надо скосить траву, подстричь живую изгородь, и чтоб все было о’кей. Они собираются его продавать.

В опровержение его слов на решетке красовалась табличка: «Продано». Вот уже некоторое время такие захолустные поселки-призраки в приграничных районах начали неожиданно возрождаться к жизни. Заслуга в этом принадлежала Люксембургу, который, страдая от постоянной нехватки рабочей силы, черпал недостававшие ему руки и головы у соседей. Таким образом, толпы людей ежедневно отправлялись в путь, чтобы заступить на рабочее место за границей. Зарплаты там были хорошие, социальные отчисления небольшие. Так люди и жили, на ходу, работали по одну сторону границы, жили по другую. И благодаря этой приграничной активности возвращались к жизни некогда умирающие территории, была спасена школа, у подножия мертвой церкви открыл свое заведение булочник, среди голых полей вдруг начали, будто грибы, расти дома. Из-под земли, словно по волшебству, стал пробиваться целый мир. А по утрам и вечерам вереницы невыспавшихся рабочих-мигрантов с синевой вокруг глаз запрыгивали в поезда, скапливались на дорогах в поисках средств для пропитания. Экономика потихоньку находила себе новые пути для развития.