Большое Сердце - Жан-Кристоф Руфен Страница 16

Позавчера, сопровождая Эльвиру в город, я едва не попался. Человек, разыскивающий меня, увлеченно разговаривал с двумя такими же странными типами. Я смотрел на них издалека, прислонившись к стене портового здания. Вдруг я увидел, что они идут в мою сторону. Я отвлекся, наблюдая за маневрами судна во внутренней гавани, и понял, что они направляются прямиком ко мне, когда они были уже совсем близко. Я упустил из виду, что в полдень народу здесь совсем немного. Незнакомцам явно нужно было о чем-то спросить. Они хотели обратиться ко мне, так как я стоял совсем рядом и был единственным, кто в этот обеденный час никуда не спешил. К счастью, лицо мое скрывала шляпа, к тому же я стоял в тени, а им солнце слепило глаза. Надеюсь, они меня не узнали. Когда я пустился наутек, они громко расхохотались и не стали меня преследовать. Явно приняли за нищего крестьянина, напуганного видом богатых торговцев.

И все же риск был велик. После этого переполоха я решил впредь не испытывать судьбу, появляясь в городе. Нужно, чтобы обо мне забыли. Я решил оставаться в деревне и ограничить свои прогулки окрестностями. По утрам на террасу падает тень и, пока воздух не прогреется, находиться там неприятно. В этот час я предпочитаю прохаживаться по тропе, что ведет к морю. Днем природа замирает. К вечеру, напротив, краски становятся ярче, а воздух напоен ароматами. С появлением солнечных лучей растительность, кажется, пригибается и бледнеет в предчувствии наплыва жары, затаиваясь до самых сумерек. Ранним утром наступает момент, когда можно наблюдать, как природа готовится к пробуждению. Даже море в этот час становится почти недвижным, а плеск легких волн в отвесных скалах рождает постоянный шелест, убаюкивающий, как колыбельная. В эти дивные часы я стараюсь воскресить воспоминания о прошлом. Когда они переполняют меня так, что реальность перестает существовать, я медленно поднимаюсь среди зарослей лавра и каменного дуба и устраиваюсь в уже прогревшейся беседке, чтобы писать.

На острове полно таких домов, как наш, надеюсь, мои преследователи прекратят поиски прежде, чем наткнутся на меня. Я отправил с Эльвирой записку трактирщику с просьбой распустить слух о том, что я сел на корабль, шедший то ли на Родос, то ли в Италию. К своему посланию я приложил достаточную сумму, чтобы побудить трактирщика исполнить мою просьбу.

Удостовериться в том, что он выполнил ее, не было возможности, и потому я просто положился на него. Ускользая от погони, я научился неплохо разбираться в методах моих преследователей. Они без колебаний заглатывали наживку, пускаясь по оставленному мной ложному следу. Оставалось лишь выжидать.

Однако мои планы изменились. К Эльвире я прибыл, рассчитывая переждать здесь лишь несколько дней. Теперь же счет шел на недели, если не на месяцы. Радость, которую я обрел рядом с этой женщиной, была не просто мимолетным утешением. Наше не облеченное в слова влечение перерастало в подлинную привязанность. Не знаю, что чувствовала она, но для меня это была еще не любовь – быть может, просто блаженство.

Меня все больше затягивают воспоминания. С тех пор как я начал описывать свою жизнь, мое самое сильное желание изо дня в день – погрузиться в прошлое, как в прозрачную теплую воду.

Я продолжаю рассказ о своем путешествии на Восток, и остров, куда меня ныне забросила судьба, идеально способствует моему вдохновению. Жара и яркие краски Хиоса уже предвещали мне Левант…

* * *

Это было необычное путешествие. Я помню все настолько подробно и отчетливо, что мог бы рассказывать вам о нем дни напролет. Однако в тот момент богатство впечатлений обернулось для меня хаосом новизны, которую было сложно осмыслить. Я не преувеличиваю, говоря, что потребовалось прожить жизнь и впитать еще немало новых впечатлений, чтобы то, что сперва потрясало едва не до потери сознания, выстроилось в определенном порядке.

Мы проводили дни на палубе, изнемогая от жары. Взмахи весел, поскрипывание судна, тошнота и глухие удары в голове – все путалось в моем помутненном сознании. Спутники мои были не в лучшем состоянии. Торговцы, так гордо державшиеся при отплытии, теперь сложили богатые одежды в сундуки под палубой и, мертвенно-бледные, целыми днями лежали у борта, среди нечистот. Мы совсем забыли о внешних опасностях и, в частности, о пиратах. Несколько раз, завидев на горизонте подозрительный парус, Августин Сикар направлял судно к берегу или становился на якорь в виду острова, чтобы нас не приметили. Корабль дал течь у Агридженте, потом на Крите. Наконец, после длительного и крайне рискованного плавания в открытом море, мы достигли Александрии Египетской. Часть товаров выгрузили в этом порту. Несколько моих спутников воспользовались стоянкой, чтобы сойти на берег и отправиться посуху в Каир, где правил султан. Я хотел присоединиться к ним, но пришлось остаться на борту вместе с двумя другими путешественниками, которые, подобно мне, страдали от поноса и лихорадки.

Почти опустевшее судно должно было продолжить путь в Бейрут, а затем вернуться в Александрию, чтобы забрать тех, кто высадился там. Больные, среди которых был и я, совершали этот короткий переход.