Кошки - Дорис Лессинг Страница 15

Может быть, от того, что черная кошка была так близка к смерти, аппетит у нее стал неутолимым: эта кошка стала для нас примером того, как восстанавливается равновесие.

Теперь она ела в три-четыре раза больше, чем серая, особенно в периоды течки. Если серая кошка в свое время бывала невероятно влюбчива, то черная кошка стала просто одержимой. В течение четырех-пяти дней можно было с трепетом наблюдать за этой целеустремленной силой природы. Черная кошка объявляла о приступе потребности в самце, безумно мурлыча, катаясь по земле и требуя ласки. Она была готова совокупляться с вашей ногой, с ковром, с рукой. Черная кошка орала на весь сад. Черная кошка жаловалась во весь голос, что ей мало, мало, — а потом, когда секс ее больше не интересовал, она становилась матерью, полноценной и стопроцентной, без единой мысли о чем-то другом.

Отцом первого выводка черной кошки был новый соседский кот, молодой и пятнисто-полосатый. В то лето появилась новая популяция котов. Вивисекционисты, а может, добыватели кошачьего меха еще раз совершили набег на наш квартал, и за ночь исчезли шестеро котов.

Так что в наличии остались: красивый пятнисто-полосатый, длинношерстный черно-белый и белый в серых пятнах коты. Черная кошечка выбрала полосатого и получила его. С приложением. К концу второго дня ее течки я наблюдала следующую сцену.

Черная кошка просидела под пятнисто-полосатым уже несколько часов. Она вбежала в дом, желая, чтобы ее преследовали. Там в ожидании стала перекатываться по полу на спине. Пятнисто-полосатый вошел следом, посмотрел на нее, лизнул, потом, поскольку она все каталась и упрашивала, пришпилил ее лапой к полу. Как бы желая сказать, мол, успокойся на минутку. Снисходительно, ласково, он присел, прижав неуемную черную кошку. Под его лапой она извивалась и просила. Успокойся, сказал он. Потом она вывернулась из-под его лапы и помчалась в сад, оглядываясь — преследует ли он ее. Он на самом деле преследовал, но не спеша. В саду ждал черно-белый кот. Наша кошка каталась и соблазняла пятнисто-полосатого, а тот сидел, с виду равнодушный, вылизывая шерстку. Но он за ней следил. Она начала кататься перед черно-белым котом. Пятнисто-полосатый подошел поближе и присел возле этой парочки, наблюдая. Так и сидел, наблюдая, пока черная кошечка спаривалась с черно-белым. Но недолго. Когда черная кошка освободилась от своего нового ухажера, принятого исключительно из соображений кокетства, пятнисто-полосатый наказал ее за неверность, влепив затрещину в ухо. После чего сам залез на нее сверху. Удивительно, но он никак не отреагировал на соперника и ни разу не наказал черно-белого кота, который время от времени за эти три-четыре дня по очереди с пятнисто-полосатым обрабатывал черную кошку.

У кошек, как и у зайчих, имеется двойная матка. Черная кошка принесла шестерых котят. Один был с проседью, два черных и три черно-белых; похоже, второй партнер оказал большее влияние на потомство, чем любимый пятнисто-полосатый.

Черная кошка, как и до нее серая, вовсе не соблюдала закона природы, согласно которому котят следует рожать в темном укрытом месте. Она предпочитала окотиться в таком месте, где всегда есть люди. В то время самую верхнюю комнату занимала девушка, которая готовилась к экзаменам и поэтому в основном проводила время дома. Черная кошка облюбовала кожаное кресло этой девушки и родила под неусыпным вниманием серой кошки. Один-два раза серая кошка взбиралась на ручку кресла и протягивала лапку, трогая котят. Но в сфере материнства черная кошка была уверена в себе. Поэтому она прогнала серую, и той пришлось убраться.

Котята родились по всем правилам: чистенькие и быстро. Как всегда, мы пережили трудный период, с появлением каждого котенка надеясь, что вот это уже и последний, что на сей раз родится всего двое, ну трое, а они все появлялись и появлялись — первый, второй, третий, четвертый, пятый, шестой. Как обычно, мы решили, что трех вполне хватит, а остальных мы уничтожим. Однако потом, когда они, уже чистенькие, стояли, передними лапками опираясь о грудь мамы, энергично сосали ее, а мамаша мурлыкала, гордая собой, мы поняли, что вряд ли сможем их убить.

В противоположность серой кошке, эта не могла перенести, что иногда котят приходится оставлять одних; и больше всего была довольна, когда вокруг кресла толпились люди и восхищались ее потомством. Серая кошка, как правило, зевала, принимая знаки почтения, была высокомерна и апатична. Черная кошка, находясь в окружении котят и выслушивая, как она умна и прекрасна, зевала счастливо, ничуть не смущаясь, демонстрируя очень розовую пасть и розовый язычок на фоне черной-черной шерстки.

Черная кошка как мать была бесстрашна. Когда в доме были котята и приходили другие коты, черная кошка слетала с лестницы и кидалась вслед за ними с хриплыми воплями; они тут же уносили ноги, спешно прыгая через стены сада.

Серая же кошка, если в доме появлялся нежелательный кот, предупреждающе рычала и угрожала, поджидая, пока не придет кто-то из людей. И только тогда, получив поддержку, она кидалась за чужаком, — но не раньше. Если никто не приходил, она ждала черную кошку. Сначала нападала та, а уж затем и серая. Черная кошка шагает назад к дому целеустремленно, она занята, ее работа выполнена; серая же, трусиха, ленивой походкой возвращается в дом, останавливается, чтобы вылизать шерстку, потом вызывающе мяукает, спрятавшись за ногами человека или за дверью.

Пока черная кошка была занята котятами, серая почти, хоть и не до конца, вернула себе свой статус. Она прохаживается ночью вокруг кровати, выбирая себе уютное местечко, но теперь не под одеялом и не на моем плече, а в уголке под коленками, в изгибе ног. Серая кошка осторожно лижет мне лицо, быстро выглядывает из окна ночью, узнаёт дерево, луну, звезды, ветры или любовные игры других кошек, от которых она теперь бесконечно далека, потом укладывается. Утром, желая разбудить хозяйку, она сворачивается у меня на груди и лапой шлепает меня по лицу. А если я сплю на боку, она сворачивается клубком и заглядывает мне в лицо. Мягко-мягко прикасается лапкой. Я открываю глаза, говорю, что не хочу вставать. И снова закрываю глаза. Кошка осторожно хлопает меня по векам. Лижет меня в нос. Начинает мурлыкать в пяти сантиметрах от лица. Потом кошка, если я притворяюсь спящей, осторожно покусывает меня за нос. Я смеюсь и сажусь. Тогда она спрыгивает с кровати и мчится вниз по лестнице — чтобы ей открыли дверь в сад, если стоит зима, или чтобы ее покормили, если на календаре лето.

Черная кошка спускается из верхней комнаты дома, если считает, что пора вставать, и садится на пол, глядя на меня. Иногда я ощущаю настойчивый взгляд ее желтых глаз. Она забирается на постель. Серая кошка не слишком довольна. Но черная кошка, имея за собой поддержку — гнездо своих котят, знает свои права и не боится. Она пересекает кровать в районе моих ног и, игнорируя серую, садится у стены и ждет. Обе кошки обмениваются долгими взглядами зеленых и желтых глаз. Потом, если я не встаю, черная кошка ловко перепрыгивает через меня, приземляется на пол и отсюда смотрит, разбудил ли меня ее прыжок. Если не разбудил, она повторяет маневр снова и снова. Серая же кошка, теперь презирающая черную за отсутствие тонкости, демонстрирует ей, как это делается: она сворачивается в клубок и трогает меня лапой за лицо. Однако черная не в состоянии освоить утонченность серой: у нее не хватает терпения. Она не умеет дотрагиваться до лица, вызывая смех хозяйки, или укусить осторожно, в шутку. Она знает, что, если будет перепрыгивать через меня достаточно часто, я в конце концов проснусь и накормлю ее, а потом она сможет вернуться к своим котятам.