Тишина - Питер Хег Страница 15

— Странвайен, — сказал он. — И если вы спросите меня, то включать счетчик совсем не обязательно.

Ему достаточно было пятнадцати секунд с новым дирижером, чтобы определить, есть ли в нем драйв, точно так же было и с водителями такси. Этот оказался в верхней части шкалы, Фуртвенглер [19]вождения: автомобиль несся вперед, словно река к морю, улица Фабриксвай растаяла в темноте позади машины.

— Христос останется на веки вечные, — сказал водитель, — говорит Иоанн. Все остальное меняется. В сиденьях появились датчики. Соединенные со счетчиком. Так что теперь никаких левых поездок.

Каспер закрыл глаза. Он обожал такси. Даже если машиной, как вот сейчас, управлял сельский дурачок. Все равно что получить в свое распоряжение феодальную карету с кучером, только лучше. Потому что, когда поездка заканчивается, кучер исчезает, исчезают счета из авторемонтной мастерской, исчезает вся эта груда железа. А ты остаешься без машины и без всякой ответственности.

Водитель насвистывал фрагмент мелодии, очень чисто, что не так часто встречается — даже среди музыкантов. Мелодия тоже была редкой, это был BWV Anhang 127 — один из двух-трех баховских маршей, в ми-бемоль мажоре, который исполняют очень редко, особенно в этом варианте — цирковой оркестровке Джона Кейджа. Каспер когда-то провел два сезона в США, выступая в цирке «Барнум и Бэйли», эта оркестровка стала тогда его музыкальной заставкой.

— Мы посмотрели все пять твоих вечерних представлений. В «Potters field». Мы уходили со сцены в половине двенадцатого. Стирали маску полотенцем. Надевали плащ поверх костюма. На улице меня ждал прекрасный автомобиль. «Мустанг». Если я смазывал его вазелином и держался правой стороны, я мог проехать от Четырнадцатой до Сорок второй улицы, не увидев красного света. Полиция не задерживает движение. Если держаться подальше от хайвея и Риверсайд-драйв, то можно ездить годами даже без намека на штраф за превышение скорости.

Воротник прелата оказался не воротником. Это была филигранная паутина шрамов, как будто к телу была пришита новая голова.

— Фибер, — констатировал Каспер. — Франц Фибер.

Это произошло на съемках автомобильных трюков. Тройное сальто с пандуса. В переделанном «фольксвагене». Первый и последний раз в мировой истории — задумано все было как комический номер. Каспер тогда старательно избегал газетных статей о катастрофе, он находился за десять миль от места аварии, когда все случилось. Оба напарника погибли.

Каспер сдвинул голову на сантиметр. Странное освещение автомобиля объяснялось тем, что между ручкой переключения передач и маленькой иконкой Девы Марии с Иисусом стояла плавающая свечка.

От молодого человека не ускользнуло его движение.

— Я постоянно молюсь. В тот раз заклинило поршень. Я почувствовал это прямо перед тем, как все произошло. И начал молиться. Когда я очнулся рядом с аппаратом искусственного дыхания, я все еще молился. И молюсь с тех самых пор. Постоянно.

Каспер наклонился вперед. Чтобы прислушаться к сидящему перед ним человеку. Одобрительно провел ладонью по обивке сиденья.

— Двенадцать цилиндров, — сказал мальчик. — В такси только семь таких машин. Во всем мире. Насколько мне известно. Все они у меня.

— Значит, у тебя неплохо идут дела.

— Я начал с «линкольна». За двадцать четыре тысячи долларов. И с фальшивой лицензии. Когда меня выписали. К следующему году у меня было семьдесят пять процентов лимузинов в Копенгагене.

— Ты, наверное, хорошо все продумал…

Молодые люди не могут устоять против комплиментов. Спина перед Каспером выпрямилась.

— Стало совершенно ясно, что имеет в виду Павел, когда говорит, что в страдании мы едины с Иисусом.

— Как и Экхарт, — продолжил Каспер. — Не знаю, знаком ли ты с Экхартом? «Страдание — это самые быстрые лошади в Царствие Небесное». Конечно же, это твоя бдительность помогла тебе вычислить мой заказ.

С кольцевой дороги они свернули в Вангеде, из Вангеде — в Гентофте. Звуковые декорации поменялись, у Гентофте было старое звучание — ни на чем не основывающийся оптимизм. Ожидание того, что когда полярные шапки растают и центральные районы города пойдут ко дну, то участок от супермаркета «Cova» до жилого района Блидах Парк всплывет, как спасательный круг.

Машина повернула и остановилась. Это была незаметная стоянка, в темном месте, на одной из дорог, ведущих к ипподрому. Родильный дом находился в пятидесяти метрах от них.

Каспер достал ваучер на такси, выданный ему Мёр-ком, очки, авторучку, написал в графе максимально возможную сумму, поставил подпись, порвал ваучер и протянул половину молодому человеку.

— Я отлучусь максимум на двадцать минут. Ты подождешь меня?

— Это родильный дом.

— Мне нужно помочь принять роды.

Мальчик взял желтую бумажку.

— Наверное, это сильное впечатление, — заметил он. — Для ребенка. И будущей матери.

Каспер заглянул в его нахальные желтые глаза.

— Я заказал такси набором цифр, — сказал он. — По различным связанным с налоговым управлением соображениям телефон не зарегистрирован на мое имя. Так что оно не должно было появиться на дисплее. Вопрос в том, как ты нашел меня. И зачем.

Он пересек Странвайен, пройдя сквозь эхо своих глубинных детских травм. Соленая прохлада Эресунна, парковая тишина окружающей природы, детские воспоминания о двенадцати различных адресах между фортом Шарлотенлунд и гаванью Рунгстед. Звукопоглощающая тяжесть домов состоятельных людей — гранит, мрамор, латунь. Его собственное неразрешенное отношение к богатству.

Дверь была стеклянной, тяжелой, словно дверь сейфа, пол — из красного дерева, не выращенного на плантации, а того, темного, которое росло в течение двух сотен лет, созерцая карнавал в Сантьяго-де-Куба. Освещалось все лампами дизайна Поуля Хенингсена. У сидящей за столом женщины были металлического цвета глаза и такого же цвета волосы, и, чтобы она точно разрешила пройти мимо нее, ему надо было бы выложить двести тысяч крон и согласовать время за два года до наступления его беременности.

Она была проекцией той части архетипа «злая мать», с которой он до сих пор никак не смог разобраться. Крайне удручает мысль о том, что, когда тебе уже исполнилось сорок два, ты по-прежнему живешь среди теней своих родителей — до сих пор не вынесенных с манежа.

— Между схватками — менее одной минуты, — заявил он. — Как нам найти Лоне Борфельдт?

— Ее дежурство закончилось. Вы договаривались о консультации?

Часть ее организма прислушивалась к тому коридору, который начинался слева от нее. Может быть, дежурство Лоне Борфельдт и закончилось. Но сама она все еще оставалась где-то здесь.

— У моей жены истерика, — продолжал он. — Она не хочет идти сюда. Не выходит из машины.