Заир - Пауло Коэльо Страница 15

Я замечаю, что все происходит в точности так же, как спервой книгой: просыпаюсь в девять с намерением выпить кофе и сразу же сесть закомпьютер; читаю газеты, выхожу на прогулку, заглядываю в ближайший барпоговорить с людьми, возвращаюсь, гляжу на компьютер, вспоминаю, что надопозвонить туда-то и туда-то, гляжу на компьютер, а время уже к обеду, я ем,сокрушаясь при мысли о том, что должен был бы писать с одиннадцати утра, нотеперь надо немного поспать, и просыпаюсь в пять, и вот наконец включаю компьютер,проверяю почту, выясняю, что не могу выйти в сеть, и что же остается, как неотправиться в ближайшее интернет-кафе, находящееся в десяти минутах ходьбы отмоего дома, но неужели же перед этим, хотя бы для того, чтобы избыть чувствовины, я не смогу поработать хотя бы полчаса?!

И я начинаю писать — по обязанности, но вдруг увлекаюсь иуже больше не останавливаюсь. Прислуга зовет меня ужинать, я прошу не мешать ине отвлекать, через час она приходит снова, мне хочется есть, но — еще слово,еще строчку, еще страницу. Сажусь за стол, торопливо проглатываю простывшую едуи возвращаюсь к компьютеру — я больше не контролирую свои шаги, и островпоявляется передо мной из мглы, меня тащит по его тропинкам, и я встречаютакое, чего никогда не видел, о чем никогда не мечтал. Кофе, потом еще кофе, ивот в два часа ночи останавливаюсь, потому что глаза устали.

Ложусь и еще больше часа записываю то, что может пригодитьсяв новом абзаце — и не пригождается, как показывает опыт, никогда: все этизаметки служат лишь для того, чтобы опустошить голову и заснуть. Обещаю самомусебе, что завтра в одиннадцать утра вновь примусь за работу. И на следующийдень все повторяется сначала — прогулки, беседы, обед, сон, чувство вины,досада на то, что связь не установить, попытки выжать из себя первую страницу ит. д.

Внезапно оказывается, что пролетели две, три, четыре,одиннадцать недель, я знаю, что уже недалеко финал, меня охватывает чувствопустоты, известное каждому, кто вкладывал в сочетания слов то, что лучше былобы хранить для себя. Но я должен дойти до последней фразы — и дохожу.

Когда прежде я встречал в биографиях писателей слова «Книгапишется сама, писатель лишь заносит ее на бумагу», мне казалось, что ониприукрашивают свое ремесло. Сейчас я знаю, что это — чистейшая правда: никто незнает, почему течение вынесло его к этому острову, а не к тому, на который онстремился попасть. Начинаешь, как одержимый, править и вычеркивать, а когда нев силах больше читать по сто раз одно и то же, отправляешь рукопись издателю —пусть еще раз отредактирует и выпустит в свет.

И — к моему несказанному и непреходящему удивлению — другиелюди, которые тоже искали этот остров, находят его в твоей книге. Одинрассказывает другому, и вот протягивается звено за звеном таинственная цепь, ито, что писатель считал плодом своего затворнического труда, превращается вмост, в корабль, благодаря которым сердце, как говорится, сердцу весть подает.

И с этой минуты я уже не тот затерянный в бурном моречеловек: благодаря моим читателям я встречаюсь с самим собой, ибо понимаюнаписанное мною, лишь когда это поняли другие — никак не раньше. В те редкиемгновения, подобные тому, которое вот-вот наступит, я могу поглядеть кому-то изэтих «других» в глаза и понять, что моя душа не одинока в этом мире.

***

В назначенный час я начал подписывать свои книги, лишь намгновенье встречаясь глазами с теми, кто протягивал мне свой экземпляр, ноиспытывая уважительную радость сообщника и единомышленника. Рукопожатия,письма, отзывы. Спустя полтора часа прошу дать мне десять минут передышки, иникто не выказывает недовольства, а мой издатель (по уже устоявшейся традиции)угощает шампанским всех, кто стоит в очереди за автографом. (Я пытался былораспространить эту традицию и на другие страны, однако слышал в ответ, чтофранцузское шампанское очень дорого, так что приходилось ограничиватьсястаканом минеральной воды, что, впрочем, тоже — знак внимания к ожидающим.)

Возвращаюсь за стол. Проходит два часа, но вопреки тому, чтомогли бы подумать наблюдающие за этой церемонией, я нисколько не устал, полонэнергии и готов продолжать работу хоть всю ночь напролет. Но доступ в магазинпрекращен, двери заперты, а внутри остается человек сорок, вот их ужетридцать... двадцать... одиннадцать... пять... четыре... три... два... — инаконец я встречаюсь глазами с последним.

— Я хотел дождаться конца. Мне надо вам кое-что передать.

Не знаю, что ответить. Издатели и книготорговцы ведутоживленный разговор, вскоре мы пойдем ужинать, пить после такой эмоциональнойвстряски, рассказывать о всяких забавных происшествиях, случившихся во времяраздачи автографов.

Я никогда не видел этого человека, но знаю, кто это. Взяв унего экземпляр, пишу: «Михаилу — на добрую память».

Все это — молча. Боюсь спугнуть его — неосторожное слово,фраза, движение, и он скроется, исчезнет навсегда.

В долю секунды успеваю сообразить, что он — и только он —спасет меня от этого благословенного или проклятого наваждения, ибо этотчеловек — единственный, кто знает, где обретается ныне Заир, и я смогу наконецзадать вопросы, которыми столько времени терзал себя.

— Хочу, чтобы вы знали: с нею все обстоит благополучно. Ивесьма вероятно, она прочла вашу книгу.

Мои спутники приближаются. Поздравляют меня, обнимают,говорят, что все прошло необыкновенно удачно. Теперь мы поужинаем, выпьем,отпразднуем успех, обменяемся впечатлениями.

— Я хочу пригласить вот этого читателя, — говорю я. — Он былв очереди последним, он будет представлять всех тех, кто был с нами здесьсегодня вечером.

— Не могу, — произносит он. — У меня встреча, которую нельзяотменить или перенести. — И, повернувшись ко мне, добавляет немного испуганно:

— Я всего лишь должен был передать вам кое-что.

— А что именно? — спрашивает кто-то из книготорговцев.

— Наш автор никогда никого не приглашает! — говорит мойиздатель. — Воспользуйтесь приглашением! Едем ужинать!

— Благодарю, но по четвергам я занят. У меня встреча.

— В котором часу?

— Через два часа.

— И где она должна состояться?

— В одном армянском ресторане.

Мой водитель — армянин по национальности — уточняет, в какомименно, и сообщает, что это всего лишь в пятнадцати минутах езды от нашегоресторана. Все стремятся сделать мне приятное, полагая, что, если я приглашаюкого-то, он должен быть польщен и растроган, а все прочие дела отложить.

— Как вас зовут? — спрашивает Мари.