Заир - Пауло Коэльо Страница 13

Может быть, это «что-то» — название городка, в который янаправляюсь: Витория. Может быть, мысль о том, что я чересчур привык к комфортуи утратил способность принимать нестандартные решения в критических ситуациях.Может быть, энтузиазм людей, в эту самую минуту восстанавливающих кафедральныйсобор, построенный много столетий назад, — именно для того, чтобы привлечьвнимание к их усилиям, и пригласили нескольких писателей на «круглый стол». Аможет быть, то самое, что заставляло конквистадоров повторять: «Плыть —необходимо, жить — не обязательно».

Вот я и плыву. Потратив много времени и много нервов,прибываю в Виторию, где меня ждут люди, нервничающие еще сильнее. Говорят, чтоподобного снегопада не было последние тридцать лет, благодарят за то, что я всеже пробился, а теперь надо следовать официальной программе, которая включает всебя посещение собора.

Девушка с каким-то особым блеском в глазах начинает рассказыватьмне его историю. Вначале была стена. Потом ее использовали для постройкичасовни. Прошли десятки лет, и часовня превратилась в церковь. Минул еще век, ицерковь стала готическим собором. Он познал мгновения славы, потом началкое-где разрушаться, потом какое-то время пребывал в забросе, пережил не однуперестройку, исказившую его структуру, и каждое следующее поколение считало,что уж оно-то решило задачу, — и перекраивало первоначальные замыслы. И стечением лет тут пристроили стену, там убрали балку, где-то еще укрепили опоры,а витражи то закрывали, то открывали вновь.

Собор же перенес все.

Я прохожу вдоль его каменного остова — нынешние архитекторыуверяют, что нашли наилучшее решение. Повсюду металлические опоры и крепления,собор — в лесах, грандиозные планы на будущее, сдержанная критика того, чтосделано предшественниками.

И вдруг, когда я остановился посреди центрального нефа, меняосенило: собор — ведь это же и я сам, и каждый из нас. Мы растем и меняемочертания, мы обнаруживаем в себе слабости и недостатки, требующие исправления,и не всегда находим наилучшее решение, но, несмотря ни на что, пытаемся стоятьпрямо и правильно, оберегая не стены, не окна и двери, но пустое пространствовнутри — пространство, где мы лелеем и чтим все, что нам важно и дорого.

Да, это несомненно: каждый из нас — храм. Но что заключено впустом пространстве моего храма?

Эстер. Заир.

Она заполняет его. Она — единственная причина того, что яеще жив. Я оглядываюсь вокруг и понимаю, почему сейчас я стою в центральномнефе, почему мчался по обледенелой автостраде и томился в пробках — для того,чтобы помнить, что надо ежедневно перестраивать себя; для того, чтобы — впервыев жизни — признать: я люблю другого человека больше, чем самого себя.

Возвращаясь в Париж — погода уже улучшилась, — я пребываю внекоем трансе: ни о чем не думаю, а лишь слежу за дорогой. Приехав, прошуприслугу никого ко мне не впускать и несколько ближайших дней пожить у меня,готовя мне утренний кофе, обед и ужин. Я наступаю ногой на маленькоеустройство, позволяющее выходить в Интернет, и вот уже остались от этого приборчикаодни обломки. Я срываю со стены розетку телефона. А мобильник кладу в пакет иотправляю своему издателю с просьбой вернуть мне его не раньше, чем я сам личноприду за ним.

Неделю кряду я брожу по набережным Сены, а потом запираюсь усебя в кабинете. Так, словно стоящий за плечом ангел диктует мне, я пишу книгу— вернее, письмо, бесконечное письмо женщине моей мечты, женщине, которую люблюи буду любить всегда. Когда-нибудь эта книга попадет тебе в руки, но даже еслиэтого не произойдет, я — в ладу со своей совестью, с миром в душе. Больше я несражаюсь со своей уязвленной гордостью, больше не отыскиваю Эстер на улицах и вбарах, в кино и на приемах, в Марии и строчках газетной хроники.

Напротив — мне довольно самого факта ее существования: онпоказывает и доказывает, что я способен испытывать неведомую прежде любовь. Оносеняет меня благодатью.

Я принимаю Заир. Пусть ведет меня к святости или ксумасшествию.

***

Книга, названием которой стала строчка из Екклезиаста «Времяраздирать и время сшивать», вышла в конце апреля. Через две недели она ужезаняла первое место в списке бестселлеров.

Литературные критики, которые никогда со мной особенно нецеремонились, на этот раз оказались просто беспощадны. Кое-что я вырезал ивклеил в тетрадь рядом со статьями, посвященными прочим моим книгам. Писалипримерно одно и то же, менялось только заглавие:

«...мы живем в такие бурные и беспокойные времена, автор же,рассказывая любовную историю, снова заставляет нас бежать от действительности»(можно подумать, человек способен жить без любви);

«...короткие фразы, поверхностный стиль» (можно подумать,длинные фразы — свидетельство стилистической глубины);

«...автор открыл секрет успеха — маркетинг» (можно подумать,я родился в стране с богатой литературной традицией и обладал средствами для«раскрутки» своей первой книги);

«...хотя она будет раскупаться не менее успешно, нежели всепредшествующие, это доказывает лишь то, что человек не готов воспринятьокружающую нас трагедийную действительность» (можно подумать, критик знает, чтоэто такое — готовность к трагедии).

Появилось, впрочем, и другое: к приведенным выше фразамрецензенты добавили кое-что новенькое — о том, например, что я, стремясьзаработать как можно больше, использую прошлогодний скандал. Как всегда бывает,бранные отзывы только подогрели интерес публики. Мои верные читатели покупаликнигу, а те, кто уже успел позабыть скандал с исчезновением Эстер, теперьвспомнили и поспешили обзавестись экземпляром, чтобы узнать мою версиюпроисшедшего (а поскольку в книге об этом не было ни слова, а воспеваласьлюбовь, они, надо думать, испытали разочарование и признали правоту критики).Издательства всех стран, где публиковались мои книги, немедленно купили права ина эту тоже.

А Мари, которой я отправил рукопись раньше, чем своемуиздателю, не обманула моих ожиданий: она не стала ревновать или пенять мне нато, что я, мол, открываю душу всем и каждому, а наоборот — одобрила меня иподдержала, и была ужасно рада успеху книги. В ту пору она читала труды одногомистика, никому почти неизвестного, и ссылалась на него в каждом нашемразговоре.

— Когда нас хвалят, надо особенно тщательно следить за своимповедением.

— Критики никогда меня не хвалили.

— Я говорю о читателях: ты получаешь от них неимоверноеколичество писем и в конце концов можешь уверовать, что ты — лучше, чем ты само себе думал, и тогда тебя охватит ложное чувство уверенности. Тебе покажется,что ты защищен от всего, а это очень опасно.