Волчий блокнот - Мариуш Вильк Страница 14

…И питаю надежду, что мой труд не только развлеченью послужит, но и к раздумьям склонит.

Жозеф де Местр

1

Нина Михайловна прислала мне из Москвы первые четыре тома «Библиотеки литературы Древней Руси», подготовленной в отделе Древнерусской литературы РАН под руководством Лихачева (бывшего узника СЛОНа). Можно смело утверждать, что это событие в истории русской культуры — событие, которое невозможно переоценить. Впервые нам оказалось доступно все наследие древнерусской литературы (с параллельным переводом на современный язык). Двенадцать томов: начиная со «Слова о Законе и Благодати» Илариона XI века и кончая перепиской старообрядцев XX века (включенной в «Библиотеку» по причине языкового и жанрового консерватизма этого документа). Наряду с известными произведениями, вроде «Слова о полку Игореве» или «Жития Аввакума», в серию включены тексты, ранее доступные только специалистам: например, блестящие памятники литературной школы раскольников Выга, берестяные грамоты XII века, найденные недавно под Новгородом, апокрифы хлыстов… впрочем, всего не перечислишь. До нас дошли лишь крохи литературы Древней Руси, но благодаря «Библиотеке», собравшей их воедино, мы можем увидеть контуры огромного целого и отраженную в нем картину. Академик Лихачев пишет в «Воспоминаниях», что древнерусская литература интересовала его, в частности, «с точки зрения русского национального характера».

«Библиотека» возвращает России семь веков литературы — словно память больному амнезией. Вопрос — захочет ли воспользоваться ею пациент, пристрастившийся к разномастному чтиву или даже полному его отсутствию? Многие мои здешние знакомые, люди отнюдь не глупые, удивляются, услыхав о богатых, уходящих в XI век традициях письменности на Руси и уникальности ее средневековой документальной прозы. (Напомню, кстати, некоторым соотечественникам — любителям порассуждать о культурном отставании России, что древнейшая польская фраза — «daj ac ja pobrusze, a ty poczywaj» — датируется лишь XIII веком, а хроника Анонима Галла, первый наш латинский памятник, появилась на год позже «Слова» Илариона.) Так что, возможно, прообраз духовной жизни нации, запечатленный в «Библиотеке», будет способствовать процессу культурной самоидентификации россиян и искоренению многих национальных комплексов.

Первые тома «Библиотеки» включают памятники XI–XII веков, в том числе: «Слово о Законе и Благодати», «Повесть временных лет», «Сказание о Борисе и Глебе», «Житие Феодосия Печерского», «Из “притч” и “слов” Кирилла Туровского», «Повесть об убиении Андрея Боголюбского» и «Киево-Печерский патерик»… Все они написаны монахами — в их кельях.

2

Откроем, к примеру, «Житие Феодосия Печерского» и заглянем в келью старца: «Сидит, бывало, великий Никон и пишет книги, а блаженный, присев с краю, прядет нитки для их переплетания». Или: «И вот еще что рассказал мне тот же чернец Иларион. Был он искусным книгописцем, и дни и ночи переписывал книги в келье у блаженного отца нашего Феодосия, а тот тихо распевал псалмы и прял шерсть». Дело происходило на заре государства Российского, при Ярославе Мудром, который «попов любил немало, особенно же черноризцев, и книги любил, читая их часто и ночью и днем. И собрал писцов многих, и переводили они с греческого на славянский язык. И написали они книг множество, ими же поучаются верующие люди и наслаждаются учением божественным. Как если бы один землю вспашет, другой же засеет, а иные жнут и едят пищу неоскудевающую, — так и этот. Отец ведь его Владимир землю вспахал и размягчил, то есть крещением просветил. Этот же засеял книжными словами сердца верующих людей, а мы пожинаем, учение принимая книжное». Уподобляя писание книг земледелию, летописец подчеркивает главную задачу, стоявшую перед монастырями в начале формирования русской государственности, — освоение новых территорий. Упорядочение хаоса. Ибо обширная, покрытая болотами, лесом и степью равнина между Европой и Азией была бесформенна и лишена ориентиров — гор, городов, крепостей: ни границ, ни станиц, сплошные снега да лесная дичь, курганы да орды номадов. Это пространство не имело ни истории («прошлого, которое запечатлевает историческая литература»), ни настоящей веры (идолы там плодились среди племен), и оставалось пока неосмысленным, неотрефлексированным. Перед монастырями стояла двойная задача: кроме полей земных предстояло возделывать семантическое поле этой земли. Словом, создавать мир из хаоса с помощью языка… возникшего путем слияния староболгарского (называемого старославянским) с различными вариантами древнерусского: от речей на вече и пирах до уставных грамот и былин. Разнообразие славянских наречий, сосуществовавших на территории Руси, подарило русскому языку богатую синонимию (масса того, что Лихачев называет «дублетами», — разных слов для обозначения одного и того же, в зависимости от региона). Стиль шлифовался на образцах библейской фразы, лиризму учился у баб в поле, а меткости — у мужиков на базаре, но важнейшим его элементом был ритм — мера прозы. Ибо ритм упорядочивал реальность, словно шаги ратников — землю, пядь за пядью, а пульс — течение времени. Ритм языка придавал миру гармонию.