Ты кем себя воображаешь? - Элис Манро Страница 13

Каждая покойница сама выбирала свой погребальный гимн. Кора выбрала «Как прекрасен, должно быть, рай». Она лежала под грудой цветов, сирени, в розовом креповом платье. Еще на ней были бусы и брошь, на которой зелеными блестками было выложено ее имя. На лице — толстый слой пудры. Крупинки пудры трепетали меж нежных волосков в углах рта. Ресницы дрожали. Лицо было строгое, сосредоточенное, неприступно мертвое. Печально распевая и опуская на тело свою охапку сирени, Роза была готова совершить какой-нибудь акт поклонения, но ничего не придумала. Она могла лишь жадно выхватывать детали, чтобы вспоминать потом. Цвет волос Коры. Сияние нижних прядей, заложенных за уши. Эти пряди были светло-карамельного цвета, светлее верхнего слоя волос. Руки — голые, смуглые, сплющенные под собственной тяжестью, тяжелые руки женщины. На них лежит бахрома. Чем пахнет Кора на самом деле? Что заявляют миру, хмурясь или спокойно разглаживаясь, ее выщипанные брови? Потом, оставшись одна, Роза будет тщательно обдумывать каждую деталь, напрягаясь, чтобы ничего не забыть, все познать, оставить себе навсегда. Какой ей был с этого прок? Когда Роза думала о Коре, ей представлялось темное светящееся пятно, плавящийся центр с запахом и вкусом горелого шоколада, недосягаемый для нее.

Что делать с любовью, когда она доходит до этой стадии — до такого бессилия, безнадежности и безумной сосредоточенности? Нужно ее чем-нибудь пришибить.

Вскоре Роза сделала большую ошибку. Она украла у Фло из лавки горсть конфет, чтобы подарить Коре. Дурацкий, нелепый, детский поступок, причем Роза уже тогда это понимала. Ошибка заключалась не только в собственно краже, хотя и это была дурацкая идея, которую оказалось нелегко осуществить. Фло держала конфеты за прилавком, чуть повыше его, на наклонной полке, в открытых ящиках, вне досягаемости, но на виду у детей. Роза выждала удобный момент, залезла на табуретку и напихала в пакет все, что подвернулось под руку, — разноцветный кислый мармелад, «желейные бобы», лакричное ассорти, «кленовые почки», «куриные косточки». Сама она не съела ни одной конфетки. Чтобы переправить пакет в школу, она засунула его под юбку, а верх заправила за резинку трусов. На ходу она плотно прижимала руку к животу, чтобы пакет не съехал. «Что такое, у тебя живот болит?» — спросила Фло, но, к счастью, была слишком занята, чтобы расследовать подробней.

Роза спрятала пакетик конфет у себя в парте и стала ждать удобного момента, но он никак не подворачивался.

Даже если бы она купила конфеты, приобрела их законным путем, эта затея была бы ошибкой. В самом начале все было бы в порядке, но не сейчас. Сейчас Розе уже нужно было слишком много благодарности, признания, но в то же время она была не способна их принять. У нее колотилось сердце, во рту появлялся странный медный привкус отчаяния и тоски, стоило Коре лишь пройти мимо — тяжелой походкой, в полном сознании собственной значительности, в облаке духов, согретых теплом кожи. Никакой жест не мог бы адекватно выразить чувства Розы, ей не суждено было получить удовлетворение, и она знала: то, что она задумала, — дурацкий, шутовской поступок, который навлечет на нее беду.

Она не смогла просто взять и вручить конфеты, удобный момент никак не наступал, и через несколько дней она решила подбросить пакет Коре в парту. Даже это оказалось трудно. Розе пришлось притвориться, что она забыла что-то в классе, и прибежать обратно в школу уже после четырех, зная, что потом придется снова выбегать на улицу, одной, мимо больших мальчишек, стоящих у двери в подвал.

В классе оказалась учительница — она надевала шляпу. Каждый день учительница надевала эту шляпу, старую, зеленую, с обрывком пера, чтобы перейти в ней через мост. Донна, приятельница Коры, стирала с доски. Роза попыталась засунуть пакетик в парту Коры. Что-то вывалилось. Учительница не обратила внимания, но Донна повернулась и завопила:

— Эй, что ты там делаешь в парте Коры?

Роза уронила конфеты на сиденье парты и выбежала вон.

Чего она совсем не ожидала, так это того, что Кора придет в лавку к Фло и вернет конфеты. Но именно так Кора и поступила. Не для того, чтобы доставить Розе неприятности, а просто для собственного удовольствия. Кора наслаждалась чувством собственной значимости и респектабельности, а также тем, что ведет взрослый диалог со взрослым человеком.

— Не знаю, зачем она хотела мне это дать, — сказала Кора (во всяком случае, так выходило по словам Фло).

Обезьяньи способности Фло ей в кои-то веки изменили: Розе показалось, что у нее вышло совсем не похоже на обычную речь Коры. Получилось какое-то жеманное нытье:

— «Я решила, что лучше всего будет поставить вас в известность!»

Конфеты в любом случае уже не годились для еды. Они все растаяли и слиплись, так что Фло их выбросила.

Фло была потрясена до глубины души. Она сама так сказала. Разумеется, она считала кражу преступлением, но, кажется, понимала, что в данном случае кража — вторичное зло, менее важное.

— Что ты собиралась делать с этими конфетами? Зачем ты их ей дала? Ты что, влюбилась в нее или что?

Эти слова были задуманы как грубая шутка, оскорбление. Роза ответила «нет», потому что любовь у нее ассоциировалась с хеппи-эндом фильма, с поцелуями и свадьбой. Ее чувства пережили встряску и обнажились — и уже, хоть Роза этого еще и не знала, начали чуточку увядать и отмирать по краям. Фло налетела на них, как иссушающий самум.

— Ну ты вообще… — сказала Фло. — Меня от тебя тошнит!

Фло не имела в виду, что у Розы в будущем проявятся склонности к однополой любви. Знай она о таких вещах, вся эта история показалась бы ей еще более смехотворной, нелепой, непостижимой, чем обычные людские поступки. Тошнило ее от мысли о любви. Добровольное порабощение, готовность к унижению, к самообману. Вот это ее поразило. Она прекрасно понимала всю опасность этого; видела изъян. Безрассудные надежды, готовность, потребность.

— Что в ней такого распрекрасного? — спросила Фло и тут же сама ответила: — Ничего! Она даже не хорошенькая. Она превратится в жирное чудовище. По всему видать. И еще у нее будут усы. Уже есть. Откуда она берет одежду? Надо думать, она считает, что эти тряпки ей идут.

Роза ничего не ответила, и Фло продолжала: у Коры нет отца, ее мать занимается бог знает чем, а кто ее дед? Золотарь!

* * *

Еще много лет Фло время от времени вспоминала Кору.

— Вон идет твой кумир! — говорила она, если Кора шла мимо лавки в школу (она поступила в старшие классы).

Роза притворялась, что понятия не имеет, о чем идет речь.

— Да знаешь ты ее! — не сдавалась Фло. — Ты тогда пыталась дарить ей конфеты! Которые ты для нее украла! Я чуть со смеху не померла!

Розино притворство было отчасти искренним. Она помнила факты, но не чувства. Кора превратилась в крупную смуглую мрачную девицу, сгорбленную под тяжестью учебников для старших классов. Учебники ей не помогли, в школе она недоучилась. Она носила обычные блузки и темно-синюю юбку, которая ее полнила. Может быть, Кора тяжело перенесла потерю любимых платьев. Потом она уехала — нашла работу во время войны. Она поступила в авиацию и приходила домой в увольнение, затянутая в ужасную форму воздушных войск. Она вышла замуж за пилота.