Лхоцзе. Южная стена - Сергей Бершов Страница 13

Октябрь 2010-го. Читаю на форуме альпинистского сайта Risk.ruписьмо Володи Каратаева: «Так получилось, что прочитал воспоминания двадцатилетней давности Гены опять в больнице после очередной операции. Это последствия того уникального восхождения. Опять нахлынули воспоминания. Да, это была лучшая КОМАНДА в мире. И это была победа всей команды. Команда, которая действительно является эталоном достоинства, чести, совести и порядочности в достижении общей цели экспедиции на Лхоцзе. Это люди, благодаря которым я смог пережить долгие пять лет операций и реабилитации. Из них около двух лет в Харькове я прожил дома у Вити Пастуха и Сережи Бершова, в Москве у Жени Клинецкого, в Алма-Ате у Рината Хайбулина. В те времена повального дефицита ребята присылали мне посылки с медикаментами. Для меня роднее этих людей нет. Гена, огромное СПАСИБО за статью! Будем ЖИТЬ!».

Нужны ли победы такой ценой? Эта тема в связи с 20-летием нашего восхождения также активно обсуждалась на форуме Risk.ru. Цитирую фрагменты дискуссии:

«Все-таки по сегодняшним понятиям, альпинизм – это дорога туда и обратно. А тут создается ощущение: люди были готовы только туда, а обратно – не важно. «Авось». Может, команда спустит. А нет, так нет. Неправильно это как-то. Месснер никогда бы так не рисковал… Поэтому он и покорил все 8-тысячники и остался жив! Он трезво оценивал обстановку и возвращался, как бы ни было обидно за потраченное время и деньги… Одиннадцать возвращений – это тоже рекорд… Но у советских альпинистов был другой подход: взятие вершины любой ценой! Так нас учили, так нас воспитывали».

«Месснер никогда бы так не рисковал» – как сравнить, кто как рисковал? По эмоциональности описаний? «Он трезво оценивал обстановку» – а наши, что, все время навеселе ходили? «Но у советских альпинистов был другой подход: взятие вершины любой ценой» – что-то в советское время я такого не припоминаю. Наоборот, запросто могли не засчитать, если решали, что что-то не так. «Так нас учили, так нас воспитывали» – непонятно, в каких местах СССР вас ТАК учили и воспитывали. И кто вами ТАК занимался?».

Что сказать? Мы – всей командой! – Южную стену выстрадали. Мы прошли свой маршрут по нескольку раз каждый, чтобы все было надежно, безопасно. Ни о каких «авось» не было речи. Это в альпинизме не проходит. Ни тогда, ни сейчас. Кто надеется на «авось», отпадает (часто – в буквальном, роковом смысле) много раньше того уровня, какой был у наших ребят. Мы четко знали, на какой находимся горе. Понимали, что, как никто другой, достойны вершины. Но, конечно, не любой ценой. Если бы я мог предположить, что придется пережить Володе, что самому слегка «постригут» подмороженный палец, никуда бы не пошел. Мы были уверены в собственных силах, здоровье, опыте. Все это в итоге помогло вернуться. Но заплатить за успех пришлось дорого. Тем, что остался без пальцев Каратаев. Что не взошли, спасая его, Туркевич и Копейка – дважды находились за 250 метров по высоте от вершины и дважды вынуждены были повернуть. Тем, что больше мы с Мишей не ходили вместе. Но это уже другая история.

В лагере Каратаева ждала капельница, потом – экстренная госпитализация. Вертолет до Луклы и до Катманду. Аэробус из Непала в Дели. Прямого рейса в этот день не было, пришлось добираться с пересадкой (советский рейс – раз в неделю). Володя ослаблен донельзя, потерял 15 кг веса. Томительное ожидание самолета на Москву стало для него губительным. Работал кондиционер. Этого оказалось достаточно, чтобы Каратаев простудился, началась пневмония. Когда приехали в Москву, спасать пришлось не отмороженные пальцы, а Володину жизнь. Пока его вытаскивали из воспаления легких, на пальцах рук и ног началась гангрена… В базовом лагере Витя Пастух, снимая пластырь с Вовкиных пальцев, вздохнул с облегчением. Было видно, что они стали понемногу отходить. Не полностью, но все же. Может быть, первые фаланги и не спасли бы, но остальные, скорее всего, остались. Из-за пневмонии все усилия организма сконцентрировались на легких, пальцы же стали, как когти у орла. Черные, скрюченные…

Еще в базовом лагере мы получили сообщение, что с высоким достижением команду поздравил первый (он же единственный и последний) президент СССР Михаил Горбачев. Не скрою, было приятно, что альпинистов приветствует глава государства. Кстати, президентский указ о награждении наших ребят орденами за восхождение был чуть ли не последним документом разваливавшегося Союза. Наград удостоились не все – ордена советским гражданам полагались не чаще, чем раз в пять лет. А я и Миша Туркевич за Канченджангу в 1989-м получили ордена Дружбы народов. Орден Ленина, который получил Володя Каратаев, наверное, стал вообще последним в истории. Дата указа со списком награжденных – 21 декабря 1991 года, последний день существования СССР…

Занятые горой, мы не очень вникали в происходящее на равнине. В интервью, которые давали по возвращении, констатировали, что заканчивается эра экспедиционного альпинизма. Не замечая, что уходит в прошлое советская эра, рушится огромное государство. В нашем понимании тектоника соотносилась исключительно с горами, геологическими процессами. Тектонические сдвиги в обществе, перевернувшие жизнь миллионов людей, мы осознали, наверное, позже всех. По контрасту с 1982 годом. Наш триумф на Эвересте был, без преувеличения, триумфом всей огромной страны. Тогда гималайская эпопея была темой номер один на радио, телевидении, в прессе. А мировое достижение на Южной стене Лхоцзе за пределами СССР произвело куда большее впечатление, чем дома. Даже «Правда», главная газета страны, озаглавила заметку о нас «Сенсация, которую не заметили». Жизнь менялась стремительно и бесповоротно, соотечественникам было не до альпинистских побед.

Задумывая с Михаилом Туркевичем и Александром Шевченко нашу экспедицию, мы мечтали дать гималайский старт целой группе молодых перспективных ребят и обеспечить им блестящее восходительское будущее. Не представляли, что меньше чем через полтора года после экспедиции окажемся гражданами разных стран – России, Украины, Казахстана. Что многие наши планы разобьются о жестокие реалии «эпохи перемен». Не догадывались, что выбираться в горы станет и много легче, и гораздо трудней. А чтобы пройти по краю горных пропастей, потребуется сначала преодолевать бездонные финансовые пропасти. Но альпинизм научил терпеть и не сдаваться. Большинство из тех, кто сегодня жив, с горами не расстались. Прохождение Южной стены и двадцать лет спустя мои товарищи называют первым в списке личных восходительских достижений. Те, кто ушел – Михаил Туркевич, Виктор Пастух, – тоже оставались альпинистами до последнего вздоха.

… Эпопея на Южной стене уходила в историю. Участники восхождения, подлечившись, разъехались по своим городам. Только Володя Каратаев оставался в институте Склифосовского. Наш добрый гений профессор Владимир Леонович Лиминев, не раз спасавший альпинистов в своем отделении сосудистой хирургии, делал для него все возможное и невозможное. А Витя Пастух, сам пациент «Склифа», спас Володе Каратаеву жизнь уже там. Хорошо, они в одной палате лежали. Володе препараты вводили с помощью капельницы. Оказалось, на какое-то лекарство у него аллергия. Медсестра, ничего не подозревая, препарат ввела, свет выключила, дверь прикрыла и ушла. А у Каратаева остановка дыхания. Профессиональный докторский слух больного Пастуха и ночью не дремал. Если бы не это… Потом Володю у нас в Харькове лечили. Консультировали в Италии, спонсоры подобрали и подарили ему обувь. Володя о нас сказал: «Роднее этих ребят, этой команды никого нет и не будет. Такое пережить: сначала лбами сталкиваться, весь год за место бороться, а потом плечом к плечу – уже за жизнь бороться». Восхищаюсь его мужеством, жизнелюбием. Будучи инвалидом первой группы, Каратаев долго руководил горнолыжной школой в Дивногорске. Даже ходит на восхождения! Сейчас – на пенсии. Но живет активно, не сдается. По-прежнему летает на параплане! Может, мой сон про параплан на Южной стене был Володиным? Просто адресатом случайно ошибся?