Фройляйн Штарк - Томас Хюрлиман

Фройляйн Штарк, дядюшкина экономка, принимала пишу на кухне и входила в столовую или кабинет, только если монсеньер вызывал ее звонком. Правда, дверь между кухней и столовой была открыта, так что дядюшка не мог не слышать прихлебывание супа на кухне, а Штарк — щелканье его зажигалки, но они никогда не садились за один стол, никогда не ложились в одну постель, и даже в могиле, где они уже давно находятся, им не суждено было соединиться.

Ее звали Магдалена, она выросла в Аппенцеле, высоко в горах. Мать ее, говорят, умерла родами, произведя на свет восьмое или девятое по счету дитя; отца, грубого крестьянина-горца, это, похоже, не сильно опечалило. Он и до смерти жены почти не раскрывал рта, а после нее стал еще менее разговорчив. Исполненный враждебного недоверия к людям вообще и к своему собственному потомству в частности, он ненавидел маленькую Магдалену, ненавидел ее учителя и, кроме Библии, в которой ежедневно пытался постичь смысл хотя бы одного стиха, водя по странице заскорузлым пальцем, ненавидел все написанное и напечатанное: законы, газеты, расписание движения поездов, телефонные книги, брошюры типа «Советы доярам», муниципальный листок, свою собственную солдатскую книжку и даже правила свиноводства, которым он жил. Лето семья проводила на отдаленных горных пастбищах, вдали от школы и церкви, а похоронив жену, отец и вовсе перебрался туда со всей своей детворой — в высокогорную долину, оглашаемую воем ветра и уже в октябре облачающуюся в зимний саван.

Была ли фройляйн Штарк набожна? Пожалуй, да, но это, без сомнения, была особая, своеобразная аппенцельская и очень женская набожность. Ни о каком окровавленном Спасителе она и слышать не хотела, это, по ее мнению, удел мужчин — нескончаемая глупая перебранка с римскими наемниками и иудейскими фарисеями. А вот черную Мадонну, обитавшую в своего рода маленьком гроте в заднем нефе собора, она навещала каждое утро, здесь она чувствовала себя как дома, здесь она обретала покой, морщины на ее низком лбу разглаживались, и они вдруг становились похожи друг на друга в своей одинаковой улыбке — вырезанная из дерева Мадонна и коренастая Магдалена Штарк, которую из Аппенцельских гор чудом занесло в город, в дом досточтимого хранителя монастырской библиотеки.

Тот расхаживал среди книжных сокровищ в своей широкой, как юбка клеш, сутане, в то время как Шарк предпочитала брюки. Тот был гурман и лакомка, хотя и считал, что, как служитель духа, он выше предметного и плотского мира, она же — простая, честная душа. В отличие от большинства жительниц Аппенцеля она была высокого роста, во всяком случае выше монсеньера, а он, в свою очередь, заметно отличался от своих аскетически сухощавых предшественников полными губами, круглым животиком и веселым, шутливым нравом. Когда он поздно ночью пьяный, едва держась на ногах, возвращался в родные пенаты в обществе двух своих однокашников, на лицах которых красовались шрамы от студенческих битв, фройляйн Штарк не составляло труда выдворить его пьянчуг-собутыльников, а самого монсеньера, мгновенно присмиревшего и покорного ее воле, отбуксировать через весь лабиринт каталожных ящиков к его завешанному пологом и увенчанному балдахином ложу. Мне все это казалось очень забавным и даже смешным, но Штарк, носившая ночью синий тренировочный костюм, хватала меня за руку и так же решительно спроваживала в мою комнату, как за минуту до того поступала с монсеньером. Похоже, ей было не по нраву, что я проявлял интерес к ночной жизни дядюшки.