Полет почтового голубя - Кристиан Гарсен Страница 13

В самолете, направляющемся в Сиань, Еугенио немного полистал небольшой труд о Цине Шихуанди, легендарном императоре, который построил Великую стену, объединил страну, ввел деньги, систему веса и измерений, соорудил для себя огромную гробницу, главный курган которой до сих пор не был найден и в которой во время похорон императора были заживо погребены тысячи его наложниц. Только одна часть гробницы была обнаружена в 1974 году, когда два крестьянина случайно наткнулись лопатами на несколько обломков глиняных солдат. В поле, под толстым слоем почвы, два тысячелетия назад была похоронена копия армии Циня Шихуанди — тысячи терракотовых воинов, ростом немного больше живых людей, все совершенно разные, экипированные, причесанные, на телегах и лошадях, готовые вступить в бой. Правда, теперь это были обломки, которые, как в сложнейшей головоломке, археологи терпеливо складывали уже четверть века. Вот где был материал для статьи в «Вуа дю Сюд».

Еугенио уронил журнал, глянул в иллюминатор на море облаков, простиравшихся под самолетом, и погрузился в чтение книги, которую начал после своей первой встречи с Беатрис Алигьери. У него всегда было интимное, почти любовное, если не собственническое, отношение к книгам: он крайне неохотно одалживал их и плохо переносил, когда в доме отсутствовала его любимая книга — из-за этого некоторые из них он вообще никому не давал. А еще он любил играть с ними. Иногда считал точное количество страниц, делил его пополам, открывал соответствующую страницу и выбирал на ней, предпочтительнее ближе к центру, какую-нибудь фразу, которая зачастую оказывалась наиболее символичной для этой книги. Исследуя внимательнее книгу в целом, он иногда открывал для себя, что вся она строится вокруг этой страницы или этой фразы, что в ней все повторяется на равном расстоянии от центра. Ему даже удалось создать некое подобие концентрической структуры, которая в ряде случаев была преднамеренной, как, например, в большинстве книг у Рабле, и непреднамеренной у других авторов, так как ничто не указывало на то, чтобы они заботились о скрытой симметрии. Были и другие игры: например, открыть книгу наугад. Первая попавшаяся на глаза фраза казалась ему загадочным посланием, что привносило в игру эзотерический оттенок и походило на то, как в старину вызывали духов вергилиевских героев или обращались за помощью к игральному кубику: похожий метод был использован для гадания на пасторальных поэмах.

Книгу, которую он сейчас читал, подарила ему Марианна. Это была «Война и мир», изданная в «Плеяде». Он открыл ее наугад. Отрывок находился немного дальше точной половины книги, во второй части третьего тома. Речь шла о старике Кутузове, по поводу которого Толстой писал: «Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть». И дальше: «Он понимает, что есть что-то сильнее и значительнее его воли, — это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной воли, направленной на другое». Еугенио показалось, что он уже готов поверить в подлинность вергилиевских и толстовских героев, так как это напомнило ему вчерашний разговор.

— И все-таки кое-что от меня ускользает, — заметил он, выходя из дома 92 на Ванфуцзин.

Чжоу Енлинь любезно улыбнулся.

— Видите ли, месье Трамонти, — сказал он, сопровождая свои фразы кивками головой, — я думаю, что вам нужно стать «пористым». Да-да, я не шучу. Вы недостаточно… открыты. Может, именно поэтому многое от вас ускользает. Дайте возможность вещам пройти через вас.

Они шли по Чанъань, заполненной почти так же, как днем, велосипедами с тренькающими звоночками. Иногда рычащий сигнал клаксона разгонял велосипедистов, но едва большой черный автомобиль проносился мимо, как они снова сливались в невозмутимо движущийся поток.

— Кажется, это Фрэнсис Бэкон сказал, — продолжил Чжоу, — «живопись раскроет тайну природы только в том случае, если художник не будет знать, как к ней подступиться». Для западного человека замечательно сказано.

Еугенио недовольно поморщился.

— Мне сказали почти то же самое о полете почтового голубя, — пробормотал он.

— Вот видите! — радостно воскликнул Чжоу и без перехода быстро продолжил: — Виолетта просто прелестна, не правда ли? И она знакома со многими людьми. Может, вы смогли узнать у нее что-нибудь о молодом Савелли?

— Вот чего я не понимаю, — произнес Еугенио. — Я ни о чем ее не расспрашивал. Она сама о нем заговорила. Как вы это объясните?

— Мой сын тоже знает это место, — сказал Чжоу Енлинь, не глядя на Еугенио. — Мы с ним однажды случайно здесь встретились, — добавил он. — Надеюсь, вас это не шокирует?

Еугенио молча покачал головой. Он понял, что его встреча с сыном господина Чжоу не состоится. То ли из-за того, что Чжоу и его сын встретились здесь, то ли потому, что сын использовал Виолетту в качестве посредницы.

— Видите ли, — продолжил Чжоу Енлинь, — это частные заведения, оставшиеся от эпохи, официально канувшей в лету, но все еще присутствующей в так называемой «социальной» памяти или в «образе жизни». Тот, кто попадает сюда, выбрасывает из головы все, что делает жизнь тягостной и неблагодарной. А если повезет, то не вспоминает об этом даже уходя. Можно ограничиться разговором — что случается довольно редко, нужно признать, — он гортанно засмеялся, — можно ничего не говорить и курить в одиночестве на кушетке, ужинать одному или в компании, можно заняться любовью, а можно делать и то, и другое. Задействованы все органы чувств. Полумрак и тишина, запахи и контакты — все рассчитано на то, чтобы умиротворить тело и душу на основе здоровой чувственности. Здесь умеют хранить секреты. Эти места знают ужасные тайны, но ни одна из них ни разу не выплыла наружу. Девушки работают только под псевдонимами. Раньше это были названия цветов или драгоценных камней. Сегодня это часто французские или американские имена, в зависимости от национальности клиента — однако китайцы по-прежнему имеют право на цветы и камни. Для французов Виолетта — это сразу два значения, не так ли? Одновременно цветок и имя.

Они подошли к отелю.

— Звоните мне без всяких колебаний, если почувствуете в этом необходимость, — сказал Чжоу Енлинь. — И хорошо проведите время в Сиане.

Они попрощались, и Еугенио вошел в отель. Из ресторана доносились приглушенные звуки оркестра, который, как всегда отвратительно, исполнял «Богему» в атмосфере всеобщего равнодушия.