Дети декабря - Платон Беседин Страница 12

Вспоминаю май в Киеве. По каштановой улице Цитадельной я шёл к Лавре. Спустившись по брусчатке, напившись воды в источнике Святого Антония, выходил на Днепровскую набережную, к памятнику основателям Киева, возле которого на раскрашенном дереве приезжающие молодожёны крепили замочки.

Сейчас Киев другой: обнажённый, выбеленный, подставленный под скупые декабрьские лучи. Снега мало: он лежит грязными кляксами на разопревшей земле вперемешку с влажным мусором.

Расстраиваюсь, потому что, выезжая из Севастополя, хотел снега, настоящего, пышного. Такого, какой видел в Крыму разве что в феврале на Ай-Петри. Мы ездили туда с приятелями кататься на сноубордах и жарить куриное филе, замаринованное, по немецкому рецепту, в киви и кетчупе.

– Бригадиры, где бригадиры? – мечется по площадке Вениамин Степанович.

– Здесь, Степаныч!

– Рябов?

– Ага.

– Синицын?

– Да здесь я.

– Волошко?

– Вот он.

– Ты почему не повязал ленточку? А ну повяжи!

Вениамин Степанович напоминает мою классную руководительницу в День пионерии 19 мая. Раздав флаги и транспаранты, нас выстраивали на улице Ленина, и мы шли нестройным маршем, а после разбредались по городу, отстаивая у ларьков, всё по Цою, в шумных очередях за пивом, спрашивая охлаждённое, хотя знали, что «холодильники не справляются».

– Вопросы?

– Когда деньги будут?

– Филиппов, – Вениамин Степанович бледнеет, – что это за шутники в твоей бригаде?

– Простите.

– А вот не прощу! Мы сюда не развлекаться приехали!

После этих слов вновь начинаю думать, для чего приехал я. Деньги? Инженеру в «Тавриде-Электрик» платят не много, но кормят обедом, и квартира своя, на ежедневную пачку красного «Бонда» и пиво хватает. Идейность? Отчасти, но среди этих хмельных людей с георгиевскими ленточками она расшатывается. Скука?… Разве это повод сегодня?

– В метро не теряться!

Грузимся в вагоны на станции «Житомирская». В ожидании поезда усаживаюсь на ледяное металлическое сиденье и тотчас вскакиваю, чтобы не застудиться.

Мне всегда нравилось киевское метро, не такое пёстрое и шумное, как в Москве.

С первой встречи раздражал лишь «Хрещатик» – центральная станция, символичное название, и представлялось нечто эпическое, масштабное, а оказалось, что попал на узловую станцию, где совдеповский туалет с тянущимися вдоль стены писсуарами, закрытый медпункт и две старухи, торгующие холодными пирожками. В переходе «Хрещатик – Майдан Незалежности» я, как сомнительный караул, проходил сквозь вереницу нищих. Часть из них держала замызганные таблички, прося денег на спасение умирающих детей. Я лез в кошелёк, и левая рука не успевала понять, что делает правая.

Тем не менее выходить нам на «Хрещатике». Так сказал Вениамин Степанович, усевшийся посредине вагона, а по бокам – ребята с георгиевскими ленточками. Наверное, со стороны мы похожи на «срочников». Но те стоят молчаливо, собранно, а мы – расхлябанно, шумно. И я злюсь, что наши не уступают место входящим женщинам или пенсионерам. Не выполняют одной из тех вещей, которые надо выполнять обязательно, если хочешь, чтобы однажды название твоего города, страны не изменили на «Тартарары».

Но вот Вениамин Степанович вскакивает. На его место усаживается дебелая женщина с жовто-блакитной ленточкой, переплетающейся с другой – синей, со звёздами Евросоюза. Рассматривает наши, георгиевские. В глазах проскальзывает усмешка, но внешне женщина остаётся спокойна.

– Следующая какая?

– «Хрещатик».

– А потом? – Вениамин Степанович не видит схемы движения на бледной стене вагона. А подсказать ему не решаются.

– «Арсенальная».

– Ох, ох, а нам-то на «Арсенальной», не на «Хрещатике»! – Странно, при такой подготовке и перепутать станции метро. – Не выходим, не выходим!

Вениамин Степанович кричит на весь вагон, словно мы тут одни. Паника делает его похожим на Леонида Куравлёва в роли Хомы Брута.

– Сообщите по вагонам, сообщите по вагонам, нам на «Арсенальной»!

На «Хрещатике» он вываливается из раздвижных дверей и орёт на всю станцию:

– По вагонам, по вагонам! На «Арсенальной», на «Арсенальной»!

Вениамин Степанович нелеп, но его идиотический драйв засасывает, и я, заряжаясь, кричу с остальными:

– На следующей! Нам на следующей!

Взгляды пассажиров ещё испуганнее, ещё насмешливее, и Валера орёт пучеглазой девушке:

– Чо вылупилась?!

Её обнимает парень в куртке футбольного клуба «Динамо». Он разрывает объятия, делает шаг навстречу Валере, но привстаёт Слава, вскакивает Ребро, и парень от жажды возмездия переходит к рациональной оценке ситуации.

– Всё, теперь точно выходим, – улыбается Вениамин Степанович.

«Арсенальная» мне не то чтобы нравилась, но определённо интриговала. Большая её часть занята помещениями, отделанными серой и красно-коричневой плиткой, а на свободных пространствах платформы утром и вечером густо толпятся люди, и я всегда очень боялся, что одно лишнее движение – и чья-то кровь будет на рельсах. А когда не боялся, то, ожидая поезда, фантазировал, что здесь спрятаны бункеры на случай войны.

На эскалаторах, между которыми на пятачке обычно просят денег цыганки и скрипачи, наши успевают проскандировать названия едва ли не всех крымских городов. Мне нравится Керчь, потому что коротко, а значит, не так позорно. Хотя всё равно громко, сколько бы я ни пытался занять себя разглядыванием наклеек, прилепленных к ситилайтам: «Геть банду», «Янукович – пидарешт», «Майданемо Януковича».

На выходе из метро вливаемся в колонны ребят с георгиевскими ленточками. Они с Донбасса. В чёрных шапках-«гондонках», дутых куртках, массивных ботинках. Суровый привет из девяностых. Стоят, как на школьной линейке, по двое. Осталось только за руки взяться, и можно заливать на гей-сайты, пустив саундтреком «Осень, осень, ну давай у листьев спросим…».

Мне кажется, что мы, крымские, выглядим старше, монументальнее, но случись драка – и донецкие переработают нас в уголь.

– Вениамин! – Нашего лидера приветствует косматый медведь в чёрном спортивном костюме с белыми адидасовскими полосами на рукавах. – Мы стартуем.

– Понял тебя, Иннокентий!

Мир определённо несовершенен, раз этого огромного человека с лицом будто сделанным из гипсокартона зовут Иннокентий.

Под скандирование «Донбасс!» донецкие уходят. Мы становимся на их место.

Хочу выпить кофе. И не хочу держать транспарант. Но на кофе нет времени, а на транспарант – человека. «Не подведи!» – всучивают мне транспарант. Как тут подведёшь? – и мы двигаем в Мариинский парк.