Прощай, цирк - Чон Унён Страница 12

Я тоже любил цирк брата. Когда он, балансируя на мчащемся по кругу мотоцикле, поднимал правую ногу, я во все горло орал от восхищения «Ура!» и бежал за ним. И хотя я громко добавлял: «Опасно! Будь осторожен!» — в душе мне хотелось увидеть еще более зрелищные и опасные трюки. Брат, вдохновленный моей реакцией, смело выполнял свои номера. Я же преисполнялся чувством собственной важности, пока бегал за ним, словно я тоже был членом цирковой труппы. Тогда я и не задумывался, что моя поддержка может довести брата до беды.

Несчастье произошло из-за телеграфного столба, поваленного в грозу накануне. В тот роковой день брат выполнял акробатический трюк на мотоцикле. Все случилось в тот момент, когда он, стоя на заднем сиденье, замер, широко раскрыв руки и устремив взгляд вверх, в небо. Провисший провод телеграфного столба резко впился ему в горло, обмотался вокруг шеи. Брат взлетел, словно птица, но его полет над землей длился недолго — он буквально воткнулся в землю. Тогда я подумал, что это был лучший номер, который он когда-либо показывал. Брат, лежавший на земле, с прикушенным языком, с проводом вокруг горла, выглядел смешно. Я прыгал вокруг него, вне себя от восторга, думая, что все это всего-навсего ловкий трюк.

Если то, что брат остался жив, считать везением, то да, ему повезло. Но, сохранив жизнь, он потерял голос, но не только его. Похоже, что вместе с голосом он утратил все дурные мысли, которые только могут быть у человека. С того самого дня он стал простодушен, точно дурачок. С другой стороны, по мнению большинства, он действительно просто превратился в дурака.

Я спрашивал себя: «Если бы я не любил цирковые представления брата, если бы я вовремя заметил провисший провод, то с ним бы ничего не случилось?» Но сколько бы я ни успокаивал себя, сколько бы ни бил себя в грудь, говоря, что я тут ни при чем, чувство вины не проходило. Это неприятное ощущение, не покидавшее меня с того самого злополучного дня, не сделало меня добрее, наоборот, оно превратило меня в человека черствого и холодного. В конце концов, раздраженный этими бесконечными разговорами, я придрался к тому, что мать ошиблась в названии ботанического сада, и с досадой сказал:

— Сейчас его уже не называют ботаническим садом Чхангёнвон. Кроме того, с вашей ногой — какой еще ботанический сад? Не заставляйте других напрасно страдать… — тут я осекся, прикусив язык.

Я сглупил. Сейчас начнется старая песня о цветах. Я замолчал.

— Тем не менее считается, что любоваться цветами лучше всего в ботаническом саду Чхангёнвон. Говорят, что там много вишневых деревьев, посаженных еще в годы японского правления. Когда они цветут, там каждую ночь собираются люди. Они фотографируются на память, разглядывают окружающих, просто гуляют. Говорят, что даже если просто немного постоять в тени тех деревьев, сразу почувствуешь себя хорошо. Интересно, азалия уже вся отцвела? Каждую весну я ела хвачжон ^[13], поджаренный в масле с листьями рододендрона, хризантемы и дикорастущей лилии, — с грустью в голосе произнесла мать. — Жаль, что сейчас мне приходится обходиться без этого вкуса. В последнее время, даже когда я глотаю кашу из чабсаля ^[14], она кажется мне нежной, точно лепесток азалии. Ты помнишь, как красива азалия в это время года? — спросила она меня и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Твой отец тоже очень любил есть хвачжон, макая его в мед, и чжочхон ^[15] тоже любил. Ты помнишь, что здесь было персиковое поле? Когда расцветал персик, было на что посмотреть. Даже жители Сеула и Инчхона приезжали любоваться цветами. Они собирали лепестки и опускали их в воду, а потом даже умывались в ней. Впрочем, все это осталось в прошлом. Теперь вот зрение настолько испортилось, что я почти не вижу. Конечно, я согласна с тобой, какое там любование цветами, мне лучше поскорее умереть, тогда и вам всем станет легче. И что это за страсть к цветам, что заставляет меня жить и мучить тебя? В конце концов, наверное, я умру еще до того, как распустятся цветы. Ты согласен со мной? Ведь доктор тоже так говорит? Ноги гниют… чем скорее я уйду, тем вам…

— Да, уйдемте! Прошу вас, давайте все скорее уйдем отсюда! — резко прервал я ее речь.

Мать и брат замерли, уставившись на меня. Я смутился. Я тоже не понимал, почему у меня вырвались эти слова. «Неужели ты пытался сказать, что хочешь отправиться на тот свет вместе с матерью?» — недоуменно спрашивали обращенные ко мне глаза матери и брата.

— Давайте сходим. Я хотел сказать, когда жена брата приедет, давайте все пойдем и во дворец Кёнбоккун, и во дворец Чхангёнкун. Пойдем и цветами полюбуемся, и жареные хлебцы поедим… Надо еще посмотреть на фейерверк и устроить невестке вечеринку, — мямлил я, глядя себе под ноги.

Однако я чувствовал, что у меня не получится разрядить обстановку. Брат молча встал и медленно зашагал в сторону клеток с утками. Покормив их, он, вероятно, вернется на прежнее место и снова станет рассеянно смотреть вдаль. Мать по-прежнему неподвижно сидела на скамейке и смотрела на персиковое дерево.

Я стоял в нерешительности, невидящим взором глядя в сторону персиковых деревьев. Солнце палило нещадно, и казалось, что его лучи хлещут по спине, словно кнут.

Стоило лопнуть одному бутону персика, как вслед за ним один за другим стали раскрываться все остальные, и уже скоро все дерево стояло будто охваченное розовым пламенем. Когда дул ветер, лепестки цветов, опадая с деревьев, залетали в комнату. Мать целые дни проводила под персиковыми деревьями, сидя там без малейшего движения, вся усыпанная цветами. Ее лицо тоже приобрело розоватый оттенок, словно цветок персика.

В этих местах издавна было много персиковых деревьев. Вероятно, именно поэтому наш район раньше называли Поксунаголем ^[16]. Но после того как здесь вырос красивый жилой комплекс, власти проложили внешнюю кольцевую дорогу и разбили парк, а большинство персиковых деревьев вырубили.

Мы так и не переехали в одну из квартир жилого комплекса, потому что мать была не в силах покинуть место, где на холме росли персиковые деревья. Открыв собственный ресторан, занявшись разведением уток и кур, она сразу обрела постоянных клиентов благодаря своему кулинарному искусству. Большой популярностью пользовался ее мясной суп, щедро сдобренный корнем дудника и лакрицей; были люди, которые даже специально заказывали ее кимчхи с сарептской горчицей и луком.

Теперь мать уже ничего не могла делать. Она была не в состоянии даже определить вкус супа или засолить кимчхи. Она, словно безумная, целыми днями или пела балладу о цветах, или массажировала онемевшие ноги. Брат занял ее место на кухне, но ему, к сожалению, было далеко до ее высот кулинарного мастерства. На пустующем поле у подножия горы он посадил овощи и зелень. Вырастив салат-латук, цикорий и помидоры, он складывал их в пакеты и раздавал посетителям, когда они уходили. И хотя вкус его кимчхи отличался от того, что получался у матери, число клиентов все равно увеличилось, и я думаю, это было связано со щедрыми подарками брата. С возникновением жилого комплекса выросло и количество тех жильцов, которым нравилось есть вне дома, а было и немало таких, кто, приехав отдохнуть в близлежащий парк Инчхон, решал заглянуть в ресторан матери. Несмотря на то, что потом наша клиентура немного сократилась из-за птичьего гриппа, доходы упали все же не так сильно. Так или иначе, их хватило бы, чтобы брат мог содержать новую семью.