Встречи на ветру - Николай Беспалов Страница 12

– Я страсть как уважаю эту рыбу. Вернее, это не рыба даже.

– А что же? – Мне все интересно.

– Круглоротики. Маринованные хороши под водочку. – Я начинаю думать, что в Ленинграде все алкоголики.

– Милиционер – и пьяница.

– Шутишь? На Руси так повелось. Запамятовал, при каком царе, но водку в работный народ вбивали палками. У нас в отделении с этим делом строго. Наш начальник из молокан. Сам не пьет и другим не дает. Я малопьющий.

Вышли к Марсову полю.

– Нравится у нас? – Я киваю. – Какое красивое Адмиралтейство! Сначала это была мазанка, но окруженная рвами с водой. Тогда шла Северная война, и наш Петр Первый опасался нападения шведов.

– Это когда же было? – спросила я, хотя знала.

– Село, – Вася взял меня за руку. Какая сильная у него рука!

Я узнала, что шведский король Карл XII столкнулся с большими трудностями при походе в Россию, что он скоро повернул на Польшу и там увяз, что современное здание Адмиралтейства построено по проекту архитектора Захарова в 1806–1823 годах, что высота башни с корабликом 72 метра. Я слушаю малопьющего милиционера и одновременно думаю о его мужских достоинствах. Наверное, я ненормальная.

– Я кушать захотела, – сказала не для того, чтобы Вася предложил мне угоститься.

– Я в центре плохо ориентируюсь.

– Я не к тому. На Невском есть пирожковая, – при этих словах меня стало тошнить: сколько же можно есть пирожков с капустой! – но туда я не пойду. Наелась этих пирожков.

– Можно купить в магазине и покушать где-нибудь на воздухе. – Милиционер Вася заглядывает мне в глаза, как пес у тети Шуры.

До начала рабочего дня еще два часа. С лишком. Предложение вполне реальное. Но какой же магазин открывается в это время? Об этом я и сказала Васе.

– Эта проблема решаема.

Позабыла, что иду с милиционером. Он все может.

Он смог. Мы нашли маленький магазинчик в полуподвале, и мой сопровождающий раздобыл там все, что было нужно для нашего несколько странного пикника. Одного не было: водки. Было бы очень странно, если бы я пришла на работу с запахом изо рта. Правда же?

– У меня дома телефона нет. – Милиционер не выпускает моей руки. – А у тебя?

– Есть, но мне звонить нельзя.

– Хозяева строгие?

– Настоящие звери! Ты приходи в субботу на то место, где встретились сегодня.

До начала рабочего дня тридцать минут. Я вошла в здание треста. Вася остался стоять у подъезда. Мельком я увидела, как он помахал мне рукой. Больше я его не видела. Может быть, он позабыл обо мне, а может быть, его убили, как его товарища. Кто знает. Эпизод моей жизни, не больше, но он отчего-то мне запомнился.

Уборщица, увидев меня, даже свою швабру отставила.

– Тебе-то что дома не сидится? Я ещё нашего Ивана понимаю. Он начальник. Он за всех вас отвечает. – Выходит, пока я гуляла с милиционером Васей, Иван Петрович успел приехать в трест. Определенно, Ольга Федоровна и ему устроила скандальчик.

Прежде чем пройти к себе, я в уборной привела себя, как могла, в порядок. Пока я гуляла с милиционером Васей, мои волосы растрепались.

Пришла и, что бы вы думали, увидела за своим столом? Точно! Ивана Петровича! Сидит, опустив голову на руки. Первое, что я подумала – ему плохо.

– Иван Петрович, – тихонько окликнула.

– Явилась не запылилась. А ты знаешь, что с Ольгой? Ты, девчонка, ушла спозаранку, ни слова не сказала. Мы с матерью не знаем, что и подумать.

Лицо Ивана Петровича красное, глаза горят. Вот-вот ударит.

– Ты же, Ира, нам с Ольгой Федоровной как дочка. Мы за тебя в ответе. А знаешь ли ты, что у Ольги год назад инфаркт был?

– Простите, дядя Иван. Я больше не буду.

– Настоящий детский сад. Ты мне скажи, где и с кем ты вчера пьяной напилась.

Я сказала. А что мне скрывать?

– Ну, я ему попу надеру, комсомолец обкаканный.

– Не надо, Иван Петрович, – прошу его, а сама думаю, как бы было хорошо его погладить, а ещё лучше поцеловать. – Вы же сами понимаете, если женщина не захочет, то никто её не заставит.

– Умна. Давай работать. Мне сегодня в главке тоже жопу драть будут. Хорошо, если отделаюсь выговором. Могут и попереть с места.

До обеда я трудилась не покладая рук. Несколько раз перепечатывала какие-то бумаги.

За пять минут до обеденного перерыва заявился Коля-комсорг.

– Привет вам с кисточкой, – весел и румян мальчик. Ему пьянка нипочем.

– Я из-за тебя столько неприятностей огребла, что в пору тебе в рожу залепить.

– Фу, как грубо. Я тебя пить пиво не заставлял. Пошли ко мне, оформлю тебя в лучшем виде, – тут-то и вышел Иван Петрович.

– Это ты? – зло начал он. – Я тебя на площадку отправлю. Засиделся ты в кабинетах. Вишь, какую рожу отъел.

Бедный Коля. Он, кажется, наложил в штаны.

– Я чего? Я ничего. Надо же налаживать связи с комсомольским контингентом.

Тут уж я рассердилась.

– Это я-то контингент!

Коля замахал руками.

– Не надо меня бить.

– Кто тебя собирается бить? – уже тише говорит Иван Петрович. – Ступай к себе. Я буду думать.

– Вы его действительно на стройку отправите?

– Подумаю. У него мамаша в Мариинском дворце засела. – Я знаю, что в Мариинском дворце городская власть. Неужели Иван Петрович боится?

– Ты прости меня, но баба за своего сына глотку кому хочешь перегрызет. А мне это надо? – Совсем как у нас в Жданове.

Сказал начальник и, забрав отпечатанные мною бумаги, вернулся к себе. Я же пошла на улицу. Мне необходимо было подумать. В Жданове я уходила думать на Азов. Тут до залива далеко, но и в толпе хорошо размышляется. Никому до тебя нет дела. Кушать не хочется. Наелась с Васей. Дошла до Садовой улицы. Спустилась в подземный переход. Там толчея невероятная. Скорее наверх. Там хотя бы не так душно. Вышла наружу и стала искать место поспокойнее. Мой взгляд остановился на какой-то фигуре. На пятачке отлитый в металле мужчина. Его как будто кто-то ударил, и он пытается подняться.

Встала рядом. Тут мужчина ко мне подходит.

– Вы хорошо смотритесь на фоне пролетариата, попавшего под огонь пулемета «Максим».

– А я думала, это гладиатор.

– Милая наивность. Гладиаторы бились обнаженными, только набедренная повязка прикрывала их чресла. – Везет мне на сумасшедших.

– Вам чего от меня надо-то?

– Ровным счетом ничего. Вижу красивую девушку, скучающую. Вот и решил развеять Ваши печали. Позвольте представиться, – наклонил голову так, что мне видна плешь, – Наум Лазаревич Корчак. Никакого отношения к тому Корчаку, что сгинул в печах Треблинки и на самом деле звался Генриком Гольшмитом, не имею, но род свой веду с XIX века. Я свободный художник, – опять наклонил голову. Он что, хвастает своей плешью?