Свидание вслепую - Ежи Косински Страница 12

Когда по радио передали первые короткие сообщения о взрыве, убившем заместителя министра и двух его телохранителей, Левантеру казалось, что он совершил это убийство давным-давно.

Он ликовал, что смог наконец содействовать торжеству справедливости. Он вспоминал, как гнев вскипал в его сердце всякий раз, когда он читал в газетах о сталинских прихвостнях, благополучно доживающих свой век на пенсии и боящихся только старости. Он думал и о нацистах — о том, что часа возмездия пришлось ждать целое десятилетие.

Сгустились сумерки. Левантер сидел за рулем машины, мчавшейся в сторону Парижа. Фары выхватывали из темноты сонные, укутанные снегом деревушки, и Левантер чувствовал себя безопасно и уютно в мире, позволяющем легко скользить между воспоминанием и деянием.

Вскоре после того, как Левантер утвердился в инвестиционном бизнесе, он поехал в Париж, чтобы посетить одну лабораторию, занимающуюся новыми фотоэмульсиями. Как-то он вышел из магазина на левом берегу и увидел, что прямо перед его носом у тротуара остановился мотороллер. Хозяин мотороллера снял шлем и взглянул на проходящего мимо Левантера. Потом обернулся и посмотрел опять. Левантер не поверил своим глазам, но ошибки быть не могло. Они обнялись.

— Ром! — громко вымолвил Левантер.

— Лев! Не могу поверить! — воскликнул тот по-русски. — Неужели это ты? — Ромаркин смеялся сквозь слезы. — Я слышал, ты где-то в Америке, но понятия не имел, как тебя найти…

— Как ты? — прервал его Левантер. — Мы ведь не виделись с московских времен двадцатипятилетней давности! Как ты сюда попал?

— Давай-ка присядем, — сказал Ромаркин, все еще красный от возбуждения.

Они зашли в угловое кафе, заказали вина и выпили за встречу.

Ромаркин расстегнул воротник:

— Столько лет прошло, а ты все так же свободно говоришь по-русски. Ничего не забыл!

— Ладно об этом! Как ты сюда попал? — настаивал Левантер.

Ромаркин потягивал вино.

— Прежде чем я отвечу, — сказал он с запинкой, — скажи мне кое-что, Лев, только честно. Ты все еще думаешь, что тогда я был болен? Сошел с ума? — с неожиданно тревожным и напряженным видом спросил Ромаркин, нагибаясь к Левантеру через стол. — Помнишь, когда я задал тебе тот вопрос в университете?

— Конечно помню. Разве это забудешь? — ответил Левантер. — Но что случилось с тобой после этого?

Ромаркин почти прошептал:

— Меня отправили в Сибирь. Три года исправительных работ. Потом — в армию. К счастью, я был неплохим спортсменом, и меня определили в команду легкоатлетов. Я хорошо прыгал в высоту. Очень хорошо. На следующий год, когда команда приехала на соревнования во Францию, я совершил свой самый высокий прыжок — перемахнул через Железный Занавес. Попросил политического убежища, и мне его предоставили. С тех пор я — всего-навсего еще один иммигрант. — Он сделал большой глоток вина. — Но я не желаю говорить о настоящем. Я должен кое-что спросить у тебя. А ты, Лев, должен мне сказать.

— Что сказать?

Ромаркин подергал себя за ухо, как любил делать в те давние времена, когда они учились вместе. А потом прошептал:

— Вот уже двадцать пять лет каждое утро я спрашиваю себя, словно монах, который молит о просветлении немилосердного Бога. Я спрашиваю себя: что владело мною в тот момент, когда я поднял руку и задал тот вопрос о Сталине. Ведь наверняка тысячи людей, присутствовавших тогда в аудитории, ломали себе голову над тем же самым. Но почему спросил именно я? Почему?

Ромаркин и Левантер вместе работали в комитете по проведению международного молодежного Фестиваля борцов за мир, организованного по инициативе и под эгидой партии и правительства. Благодаря своему пролетарскому происхождению, отличным ораторским способностям, приятным манерам и безупречным характеристикам с места учебы, Ромаркина признали идеально подходящим на роль ответственного за прием нескольких сотен западноевропейских ученых, писателей, художников, политических и профсоюзных активистов — гостей Фестиваля. Ромаркин немедленно назначил Левантера своим заместителем.

После церемонии открытия Фестиваля Ромаркин с Левантером оказались свидетелями следующей сцены. В тот момент, когда некий маршал авиации в сопровождении свиты направился к своему лимузину, из-за милицейского оцепления выскочил какой-то студент с большим фотоаппаратом со вспышкой, чтобы сфотографировать маршала. Когда он делал снимок, лампочка неожиданно лопнула и с громким треском разлетелась вдребезги. Повинуясь слепому рефлексу, двое из охранников маршала тут же вскинули пистолеты и выстрелили в фотографа. Студент упал на тротуар. Кровь хлынула из ран на его шее и груди, просочилась сквозь одежду, забрызгала фотоаппарат.

Не глядя на тело, маршал и его спутники сели в автомобиль и уехали. Прохожие в ужасе разбежались. Охранники завернули мертвое тело и остатки фотоаппарата в одеяло, зашвырнули в кузов грузовика и торопливо затерли лужу крови на мостовой. Через несколько минут все исчезли. Остались лишь Левантер и Ромаркин. Левантера трясло, Ромаркин был бледен и не произносил ни слова.

Организаторам Фестиваля, журналистам и радио-телевизионщикам было отведено крыло в одной из самых больших московских гостиниц. Ромаркину и Левантеру выделили на двоих огромный номер на шестнадцатом этаже.

Как-то ранним вечером Ромаркин попросил Левантера помочь ему в выполнении одного поручения. Он отпустил водителя и сам повел машину по слабо освещенным улицам. Остановившись перед большим общежитием, где размещалось несколько делегаций Фестиваля, Ромаркин вышел из машины и исчез.

Вскоре он вернулся. С ним была юная симпатичная китаянка. Ромаркин открыл дверь, и китаянка уселась рядом с Левантером. Ромаркин сел за руль и обратился к девушке по-русски. Она улыбнулась, но явно не поняла ни слова. В шутку Ромаркин представил ее как «Робота Председателя Мао». Услышав слова «Председатель Мао», девушка закивала головой и заулыбалась.

Пока они ехали, Ромаркин объяснил Левантеру, что там, в общежитии, эта китаянка отстала на какое-то мгновение от своей группы, и тогда он взял ее за руку и вывел наружу. Никто их не видел. Он быстро показал ей свое удостоверение участника Фестиваля, которое на шести языках, включая китайский, представляло его как официальное лицо. «Робот» безропотно последовала за ним, потому что, как объяснил Ромаркин, она, подобно всем своим товарищам, не была приучена думать самостоятельно и готова была автоматически подчиниться любому представителю власти. Ромаркин заверил Левантера, что, поскольку большинство делегатов Фестиваля получило от своего начальства инструкцию вступать в контакт с делегатами из других стран, начальство вполне допускает, что не все делегаты будут ночевать именно там, где они живут.

В своей гостинице они воспользовались пустым служебным лифтом и поднялись прямо к себе на шестнадцатый этаж. Как только они вошли в номер, Ромаркин позвонил директору гостиницы и сказал, что у них хранятся секретные документы Фестиваля, а потому номер будет в ближайшие четыре дня закрыт для гостиничного персонала, если этот запрет не будет отменен им самим или Левантером.