Птица - О Чхунь Хи Страница 12

— Я — ребенок, а вы — взрослая, разве мы можем подружиться?

Она рассмеялась:

— Взрослый человек — это ребенок, который вырос. Никто не рождается взрослым.

Я собрала всю силу в ногах и выпрямилась, потом изогнулась и ухватилась за перекладину. Она собралась мне помочь, но не успела — одним ловким движением я спрыгнула на землю. Мы сели на скамейку в тени под деревом.

— Я слышала, вы живете вдвоем с братом?

— Мой отец строит большую церковь из стекла, но он скоро вернется.

— Да-да, конечно. Твоя учительница сказала, что ты очень взрослая и очень милая девочка. Но ей кажется, что нужен кто-нибудь, с кем ты могла бы разговаривать и все обсуждать. Думаю, она права. Вот поэтому…

— Мы с моим братом Уилем все друг другу говорим. А еще я очень дружу с госпожой Ёнсук, и дама из «заводской семьи» хорошо к нам относится.

— Я говорю о другом… Социальный работник — это, как бы тебе объяснить… Вы еще слишком малы и не можете жить одни, нужно, чтобы кто-то вами занимался и помог вырасти хорошими, порядочными людьми… Матушка-наставница…

— Хотите сказать, она что-то вроде мамы?

— Нет, социальный работник… В общем я хочу сказать…

Она сильно потела, но явно не из-за жары. Каждый раз, когда она поднимала руку, чтобы вытереть жирный пот, стекавший за ушами, по затылку и лицу, размазывая пудру, зрелище ее черных подмышек завораживало меня.

Матушка-наставница, она же социальный работник, дала мне красивую тетрадь.

— Это тетрадь для общения. Записывай в нее все, что чувствуешь в своем сердце, и то, чем был заполнен твой день. Пусть она напоминает дневник, или сочинение, или письмо. Когда ты испишешь последнюю страницу, мы станем настоящими подругами.

— Но мне нечего записывать. Со мной каждый день происходит одно и то же.

На черно-белой фотографии на обложке тетради была изображена женщина в широкой юбке и коротком пальто. Она шла по странно пустынной улице, мимо высоких обветшавших домов. Часы на башне показывают четверть двенадцатого. Я смотрю на профиль женщины. Где это происходит? Куда она идет? У женщины на снимке круглые глаза и складчатые веки [9], как у матушки-наставницы и у меня.

Уиль снова вывихнул лодыжку. Он сказал, что упал на уроке физкультуры, но, скорей всего, опять спрыгнул с перил либо с лестницы. Медсестра намазала ему ногу мерку-рохромом и наклеила пластырь, но толку от этого было мало. Требовалась помощь доктора Чханя. Увидев опухшую ногу Уиля, домовладелица покачала головой:

— Тебе его для красоты прилепили? Бесполезно. Поможет только иглоукалывание.

И я повела прихрамывающего Уиля к доктору Чханю. В третий раз.

Уиль вечно отовсюду прыгал. Он твердо верил, что если будет тренироваться, то научится летать. Совсем маленьким он упал с третьего этажа, но даже не поцарапался. Наша тетка по маминой линии, а потом и другая — по отцовской говорили, глядя на Уиля: «A-a, это тот самый, что упал с третьего этажа и не разбился?» Все считали, что ему просто повезло и он зацепился за ветку дерева, но мой брат верил, что сумел полететь. «Я тогда летал. Ты видела, ведь правда, сестрица?» Мне то казалось, что я видела Уиля висящим на ветке на манер тряпичной куклы, то чудилось, что он и вправду летел, раскинув руки. У меня в голове тоже все путалось.

Нам нужно было перейти ручей и железнодорожные пути.

Дом доктора Чханя стоял в конце улицы, таблички на нем не было, но все знали, что здесь живет слепой целитель, хороший и недорогой. Доктор Чхань брал с клиентов по-божески, потому что не имел лицензии. И он был очень милым. Старая домовладелица называла Чханя аптекарем. «В глаза его нужно называть не целителем, а доктором», — предупредила она, когда Уиль впервые поранил ногу. О докторе ходило много слухов. Если такой хороший иглоукалыватель слеп, значит, он немного колдун. У него наверняка есть глаза на пальцах. Поговаривали, что он выбрал себе жену из тридцати претенденток. «Похоже, он может узнать, красива женщина или уродлива, просто прикоснувшись к ней».

Ворота дома доктора никогда не закрывались. Приходя с Уилем на прием, я с трудом укрощала свое любопытство. В каждом движении, в каждом жесте слепого было нечто особенное. У него глаза были закрыты, а я таращилась на все вокруг. Даже днем, из-за темноты, в доме царила ночная атмосфера. Мрак не рассеивался, даже если горел свет.

У ворот сидела на цепи собака. Она была размером с теленка, со светло-желтой шерстью и висячими ушами. Когда мы вошли, собака зарычала, но почти сразу потеряла к нам интерес и вернулась в свою будку. Уиль сказал, что она нас узнала, но я думаю, собака просто решила, будто мы пациенты с деньгами. Она не огрызнулась, даже когда Уиль захотел ее погладить и сунул руку в будку. Казалось, псина любуется небом, положив голову на передние лапы. Ее глаза с прозрачными зрачками горели желтым огнем. Говорят, собаки могут видеть призраков. Если пес прячется, поджимает хвост и скулит, значит, заметил привидение, они ведь так и кишат вокруг нас, только люди их не видят. Так говорила наша тетя по отцовской линии. Когда мы жили в ее доме, там была старая собака, которая все время ужасно скулила, издавая странные звуки, вроде «йу», «йу». Тетя считала, что она может накликать беду и приманить рыщущих у дома призраков, кончилось тем, что собаку продали.

Торговец запер ее в клетку и увез на своем велосипеде.

В конуру тетиной собаки мог пролезть только Уиль: иногда он забирался туда поспать, а вылезал весь в собачьей шерсти и провонявший псиной. Уилю часто снились собачьи сны — грустные и страшные, его била дрожь, он стонал.

В маленькой прихожей, служившей доктору Чханю приемным покоем, стояли две простые кровати, коробка с иголками, пропитанные спиртом тампоны, металлические стеллажи с книгами и письменный стол.

На одной из кроватей лежал на животе голый по пояс человек. Уиль вздрогнул, увидев торчавшие из его поясницы и позвоночника толстые иглы. Уиль боялся иголок. Я надавила ему на плечи и заставила сесть. Мужчина постанывал. Уиль вытянулся на другой койке, ему было неловко выставлять напоказ грязную ногу. Доктор Чхань даже не стал ощупывать его красную распухшую лодыжку, он сразу протер ее спиртом и поставил иголки. Я тут же выбросила в мусор почерневший тампон. Вид у Уиля был насмерть перепуганный, он отвернулся, стыдясь своей ноги. Теперь раздувшаяся лодыжка напоминала ежа с серебристыми иголками. Уиль поморщился. Ему наверняка было больно. Но он не издавал ни звука. Мы с Уилем никогда не жаловались. Умели проглатывать собственные жалобы, как горькое лекарство. Я таращилась на пальцы доктора, пытаясь разглядеть на них «глаза». Уиль тоже приподнялся и уставился на его руки.

— Держу пари, ты — маленький мошенник, тот еще хулиган. Наверняка поранился, когда безобразничал.

Голый по пояс мужчина обращался к Уилю, но тот не отвечал.