Летучий Голландец - Андрей Матвеев Страница 12

— Увидимся! — сказала Вера и собралась уходить.

Максим смотрел на нее, и ему чудилось, что белое платье становится все прозрачнее в лучах заходящего хар-факканского солнца, тает на ней, оставляя лишь крепкое, чуть полноватое в талии, покрасневшее от первого загара тело.

Раздались громкие голоса.

Говорили то ли на немецком, то ли на голландском, но наверняка не по-английски и не по-французски.

Вера посторонилась, пропуская в кофейню двух мужчин, один из которых посмотрел на нее и улыбнулся.

Банана передернуло: прямо к его столику медленно направлялся коренастый, плотный самец с красным лицом и крючковатым носом, под которым щеточкой топорщились густые черные усы, тот самый, которого Максим видел в баре отеля «Пиратская бухта», даже глаза у него были такие же — красные и навыкате.

Самец посмотрел на Максима и прошел мимо, чуть пошатываясь. За ним следовал толстячок в белых шортах и песочного цвета рубашке с короткими рукавами. Толстячок странно подпрыгивал, будто чему-то радуясь, а носатый направился прямо к стойке и потребовал beer.

— Large beer!

— One large beer!

Он говорил по-английски с акцентом, но эти три слова были поняты темнолицым в белой рубашке без труда, и большой бокал пива появился перед носатым незамедлительно.

Толстячок пристроился рядом, но захотел small beer — видимо, потребности у него были меньше, чем у носатого.

Максим допил кофе, расплатился и пошел вслед за Верой.

На фоне закатного розоватого неба было хорошо видно, как она идет по самой кромке пляжа, сняв босоножки и держа их в руке.

Прочь от отеля, в сторону хар-факканского бульвара, усаженного пальмами, в сторону нависающих темноватых гор, которые совсем скоро превратятся в размытые сумерками тени, а потом исчезнут, слившись с непроглядной темнотой подступающей ночи.

Идти было удобно — мелкий, хорошо утрамбованный мокрый песок не проваливался под ногами.

Банан остановился и снял сандалии.

Песок уже не был горячим, но еще хранил дневное тепло.

Банан побежал, легко, почти прыжками, как бегал много лет назад по совсем другому пляжу, ему вдруг показалось, что там, впереди, его сестра, а рядом с ней — Палтус, и они опять будут ловить осьминогов.

Странно, он не вспоминал Палтуса уже несколько лет.

Сестра временами звонила, иногда от нее приходили письма.

Но редко, очень редко.

А Палтуса он не вспоминал, но сейчас он догонит его и Мартышку, и они начнут ловить осьминогов, а потом растянутся на песке и будут смотреть на звезды.

Звезды уже начали появляться на низком аравийском небе, но Максим не смог бы найти ни одного созвездия из тех, что помнил с детства, — все они тут были чуть смещены, хотя до экватора неблизко, но это иные широты, и небо уже другое.

— Зачем так бежать? — спросила Вера, когда Банан, запыхавшись, догнал ее почти на середине пляжа.

— Ты же хотела на море, — глупо улыбнулся Максим.

— Будем купаться?

Банан стянул с себя шорты и майку и потянулся.

— У тебя красивые плечи, — сказала Вера.

Банан вспомнил хозяйку добермана.

— А ты?

Вера сняла платье, под ним был открытый белый купальник.

Она тряхнула волосами и пошла к воде.

Океан дышал, размеренно, лениво, и так же размеренно и лениво он принял их в себя, он был спокоен, но даже в спокойствии гнал волны, Максим и Вера качались на них, глядя, как у берега волна вдруг приподнимается, и обрушивается на песок, и стекает обратно, превращаясь в ажурные клочки ослепительно белой пены.

Банан обнял Веру и почувствовал, как она покорно прижимается к нему, но, когда он решил продолжить и взять ее тут же, в воде, она оттолкнула его и поплыла к берегу.

— Потом, — сказала она; он растянулся на песке рядом и смотрел, как над необозримой гладью воды раскрываются створки красноватой, набирающей силу луны.

— Почему? — с глупой ухмылкой спросил Максим.

— Чуть позже, — сказала Вера. — Опоздаем на ужин.

В ее голосе было что-то не то, и Банан произнес в ответ только одно слово:

— Врешь!

— Знаешь, — сказала она, — тот человек в кофейне…

— Ну и что? — спросил Максим.

— Когда он вошел, мне вдруг стало не по себе… Есть люди, которые приносят несчастье, ты веришь?

— Нет! — ответил Банан.

— А я верю, — сказала рыжеволосая. — От него шел запах беды, а женщины всегда чувствуют запахи…

— А чем от меня пахнет? — спросил Максим.

— Желанием, — ответила Вера. — Если хочешь грубее, то от тебя пахнет сексом. Как от негров…

— У тебя были негры?

Она засмеялась, потом наклонилась к нему и поцеловала в губы.

— А теперь пошли обратно, мы действительно опоздаем на ужин!

Но они не опоздали, они даже успели переодеться и встретились в ресторане, в общем потоке вокруг большого круглого стола, а потом пересекались еще несколько раз — когда брали десерт и когда столкнулись возле стойки с мороженым.

Вера закончила есть первой. Максим смотрел, как она идет к выходу из ресторана.

В дверях она еле разминулась с уже знакомым толстячком, который сменил шорты на светлые брюки, но был все в той же рубашке.

А вслед за толстячком в зал вошел носатый, сейчас он был в очках и гордо взирал на ужинающих, презрительно морщась.

Банан подумал, что этот тип, скорее всего, очередной алкаш; одинокий западный алкаш, который дорвался до двухнедельного отдыха и теперь оттягивается в полный рост, а то, что он мельтешит на пути уже второй день, — так что в этом удивительного, просто так легли карты, и никакого запаха беды, лишь странноватая случайность.

Носатый прошествовал к большому столу, а Максим, доев мороженое, пошел к себе — хотелось курить, а курить лучше всего на лоджии, сидя в шезлонге и глядя на мерцающую в лунном свете гладь воды.

Так он и сделал, а когда затушил сигарету, вдруг почувствовал, что ему хочется спать, свежий морской воздух и плотный ужин сделали свое дело, а все, что было до этого, — и ночной кошмар в Дубае, и странная женщина-Телец, и носатый с запахом беды — лишь миражи, нагнанные ветром из пустыни.

Надо спать. На этой большой кровати.

Таких он еще никогда не видел!

Он и на сей раз не стал включать кондиционер, а оставил приоткрытой дверь на лоджию — если станет душно, дверь можно прикрыть, а кондиционер — включить.

Принял душ и завалился на шелковистую бежевую простыню, вдобавок покрытую каким-то странным геометрическим орнаментом блекло-коричневатых тонов.