Псы войны - Роберт Стоун Страница 12

Вскоре он прекратил расхаживать, отправился в ванную и уселся над дырой в полу, заменявшей унитаз. По бокам дыры располагались невысокие упоры для ног; это был признак Приобщения к Цивилизации. В отличие от некоторых постояльцев-американцев, Конверс не имел ничего против подобных удобств. Часто, особенно когда он был под кайфом, такой способ отправления естественных надобностей рождал в нем чувство общности с молчаливыми суровыми парнями из бывших французских Заморских Территорий — пилотами Сент-Экзюпери, генералом Саланом [24], Мальро [25]. Иногда, выходя из туалета, он насвистывал «Non, J’un regret rien» [26].

Съежившись от режущей боли в кишечнике, Конверс достал из брючного кармана письмо от жены и стал перечитывать его.

«Коза ностра — почему бы, черт возьми, нет? Сейчас я готова рискнуть, и меня не мучит совесть. Так уж устроено, что заинтересованным лицам все равно не светит ничего хорошего, и мы просто займем место, которое иначе при первой же возможности займет кто-то другой. Пожалуй, это самый трудоемкий на свете способ заработать, и я считаю, что потому у нас есть на это моральное право».

Может быть, думал Конверс, управляясь с туалетной бумагой размером с денежную купюру и моя руки, может быть, как раз совесть-то и заставляет его чувствовать смутную неудовлетворенность. Вернувшись в номер, он запер двойной ржавый замок и еще глотнул виски. Когда Конверс писал свои вдумчивые статьи для мелких европейских изданий, он всегда заботился о том, чтобы его моральная позиция была ясна. Он представлял, для какой читательской аудитории пишет и какая моральная позиция близка его читателям. После того как он побывал в Камбодже, ему стало труднее отвечать тем моральным требованиям, которые он себе предъявлял, но казалось, он знает, с чем не может примириться.

А не мог он примириться с тем, что взрывы убивают детей, спящих на грязных улицах. И что их сжигают напалмом. Не по душе ему была бессмысленная жестокость сумасшедших, которые уничтожают домашних ящериц. И люди, гробящие свою жизнь героином.

Потирая шею, он смотрел на стену, всю в пятнах от раздавленных ящериц.

Все разделяют подобные чувства. Должны разделять, иначе человеческая жизнь обесценится. Важно, чтобы она не обесценилась.

Однажды Конверс пошел с Иэном Перси на цветной фильм об уничтожении термитов, снятый Комиссией ООН по охране природы. В некой стране, похожей на Вьетнам, с такой же красной землей, где росли слоновая трава и пальмы, тамошняя солдатня разъезжала по саванне на бульдозерах, снося огромные, конической формы термитники. То ли термитники вызывали эрозию почвы, то ли термиты уничтожали посевы или дома — вроде бы какое-то такое было обоснование. Расправились с ними жестоко. Когда термитники снесли, десятки тысяч термитов полезли из ходов в земле и замахали жвалами, тщетно пытаясь защититься. Солдаты шли за бульдозерами и уничтожали термитов огнеметами, превращая насекомых и их яйца в черные угольки. Фильм вызывал у зрителя чувство протеста. Но на это не обращали внимания. Люди важнее термитов.

Так, на моральную сторону дела, бывало, не обращали внимания из более важных соображений. Мол, необходимо быть дальновидным, видеть перспективу. Но при таком взгляде на вещи не увидишь того, что творится в настоящее время, и моральный аспект перестает играть какую-то роль. Видеть вещи только в дальней перспективе — это ошибка. Человечность как точка отсчета должна стоять на первом месте.

В сущности, думал Конверс, я все знаю об этом. Он провел большим пальцем по стене и смахнул с прохладной поверхности засохшие частицы позвоночника рептилии. Ошибка — руководствоваться только дальней перспективой, игнорируя моральные принципы. И такая же ошибка — вести себя в соответствии с моральными принципами, когда есть соображения поважнее. Коли человек с юных лет был окружен любовью и жил в опрятности и чистоте, такие привычки становятся второй натурой.

На том поле, уткнувшись в красную землю, под осколочными бомбами, сыпавшимися как будто с абсолютно чистого синего неба, ему было не до моральных принципов.

Последние переживания морального свойства он по старинке испытал в прошлом году, когда происходило Великое Истребление Слонов. В ту зиму объединенное командование решило, что слоны являются вражескими агентами, потому что северовьетнамская армия использовала их в качестве вьючных животных, и последовала бойня, достойная «Рамаяны». Многорукое, сотнеглавое КВПВ послало стальных летучих насекомых уничтожить своего врага — слонов. По всей стране из облаков сыпались улюлюкающие, покрытые потом стрелки, обращая в панику стада слонов и кося их из пулеметов.

Великое Истребление Слонов — это было уже чересчур и у всех вызвало отвращение. Даже экипажи вертолетов, которым тот день запомнился своим пьянящим возбуждением, были в какой-то степени потрясены. Возникло чувство, что все же есть предел жестокости.

Что до наркотиков, думал Конверс, и до наркоманов, — если в этом мире есть слоны, убегающие от летунов, то обязательно должны быть и любители улета.

Вот, думал Конверс, в чем корень. Он оказался перед моральной дилеммой, но переступил через свои сомнения. Он тоже может придумать соображения поважнее, не хуже прочих.

Но его не покидало чувство смутной неудовлетворенности, и причиной было не одиночество или угрызения совести; то, конечно, был страх. Чувство страха было исключительно важно для Конверса, в сущности, страх был основой его жизни. Это было средство понять собственную душу, формула, подтверждающая его собственное существование. Я боюсь, следовательно, существую, рассуждал Конверс.

* * *

Было еще темно, когда Конверс приехал на аэродром Тансонхат. Лететь предстояло на стареньком «карибу», покрытом коричнево-зелеными камуфляжными узорами. Пока самолет заправляли, Конверс — в руке сумка, свернутая непромокаемая куртка прикреплена к поясу — ждал у взлетной полосы.

Вместе с ним ждали трое молодых людей в легких рубашках в полоску. Адвокаты с гарвардскими дипломами из Комиссии по правовой защите военнослужащих; из их разговора он понял, что они летят в Майлат расследовать дело чернокожего морского пехотинца. Это были участники Движения [27]— с характерными бакенбардами и характерными голосами. Конверс старался держаться от них подальше, хотя они вовсе не походили на неудачников.