И возвращу тебя.. - Алекс Тарн Страница 12

— Ты… кто?.. — выдавил из себя Рашид.

— Я — твой маленький друг! — сердечно сообщил ласковый и честно-пречестно моргнул. — Расскажи мне сказку.

— Какую сказку… какой друг?.. — пробормотал Рашид и вдруг вспомнил все, одним разом, как будто ничем не примечательное слово «друг» было вовсе не словом, а камнем, застрявшим в зубчатом колесе и доселе мешавшим движению всего механизма, и вот теперь, когда это слово, наконец, выпало, застоявшийся маховик памяти дернулся, сошел с места и заработал на всю катушку, словно сдохший водяной насос, выплескивающий перед изумленным рашидовым взором лужицы лиц и ручейки событий. — Друг!.. ну конечно же… друг!

Проснулся-то он у Жанны-сисястой, это так, но Жанна тут абсолютно ни при чем. У Жанны-то все обстояло тип-топ, как всегда, по обычному, годами заведенному распорядку. Они встали поздно, часа в два и сразу зашарились, благо порошка еще было навалом. Потом приплелся из школы ублюдок, пожрал — уж что-что, а пожрать ублюдок умеет — и умотал на улицу, к своим подонкам-приятелям. Потом Жанна стала собачиться, по двум причинам. Во-первых, потому что сучка, а сучке положено собачиться по штату. А во-вторых, потому что собачиться она принималась всякий раз, стоило ей увидеть Рашида рядом с ублюдком. Дальше начался их обычный спор на обычную тему. Дура сказала, что есть люди, которые живут, как люди, и почему бы Рашиду не относиться к своему собственному ребенку по-человечески. А Рашид на это сказал, что она может взять своего собственного ублюдка под мышку и убираться с ним вместе в свой же собственный рабочий орган, а по дороге пусть лучше заткнется, потому что иначе он, Рашид, вломит ей, причем по-настоящему, не по-детски.

Но Жанна продолжала орать и реветь, и бить посуду, как будто не нанюхалась до этого вволю, а может быть, именно оттого, что нанюхалась, и поэтому пришлось ей-таки вломить, побольнее, но так, чтобы не попортить вывеску, потому что товарный вид важнее морального удовлетворения. Ну, и тут уж, с разгону, как водится… Вообще-то, Рашид, ушибленный Паучихой, редко хотел бабу по-настоящему — только когда бил. Так что, не исключено, что сучка Жанна устраивала эти понедельничные скандалы специально, чтобы его завести. И заводила, еще как заводила. А того не знала, дура, что рискует при этом шеей. Потому что каждый раз во время траха вперемежку мелькали в Рашидовой голове то поганая Варька-Паучиха, то страшной смертью умершая армянская телка, и руки сами тянулись схватить что-нибудь потяжелее и бить, бить, бить… так, чтобы череп — в кашу, чтобы вмять в землю ненавистное лицо, чтоб выдавить мерзкие гляделки, размозжить гнилостное хайло… бить, бить, бить, как тогда. Он и трахался, как камнем бил — злобными, размашистыми ударами. Но Жанне-сисястой нравилось. Дура и сучка, как и все они, бабы.

Вот и на этот раз, получив свое, Жанна подобрела, размякла, и они снова зашарились и посмотрели кино по видику, а там уже и вечер наступил, рабочее время. Все, как всегда, ничего необычного. Странности начались в восьмом часу, когда позвонил Ави, друг сердечный, и сказал, что заедет за Рашидом через десять минут, потому как есть дело. Вообще-то друзей у Рашида не было никогда, одни деловые партнеры. Друзья — опасная порода, опаснее врагов. С врагами все ясно: надо выстроить оборону покрепче и поменьше болтать, чтобы не выдать слабые места, которые бывают в любой крепости. Только вот трудно человеку жить в постоянной осаде, в вечном напряге, не высовывая носа наружу. Нет-нет, да и расслабятся мускулы, развяжется язык, нет-нет, да и ляпнешь что-либо, не подумавши. И, главное, кому ляпнешь? — Кому-нибудь совершенно постороннему: случайному собутыльнику, соседу по самолетному креслу, бармену в чужом городе… короче, специально выберешь такого, кто бегает совсем по другим тропинкам, штурмует совсем другие крепости. А потом вдруг — бац! — вот он, голубчик, ошивается у твоих ворот с улыбкой от уха до уха: здорово, дружбан, помнишь, как мы с тобой вместе за полдня пуд соли сожрали, не подавились?

Что тут сделаешь? По-хорошему, надо бы сразу придушить гада, да в мешок, да в море, туда, где поглубже, чтобы уж если и выдал кому твою слабину, так только рыбам, которые, как известно, молчат. Но это — по-хорошему, то есть, в идеале, а жизнь от идеала далека, не всякого можно придушить сразу, да и мешок не всегда имеется под рукой. Вот и остается улыбаться в ответ и добавлять таким образом грех на глупость. Ведь теперь он опасен, этот бывший случайный встречный, а значит, нужно не выпускать его из виду, держать поближе и, по возможности, задобрить, чтоб размяк и не думал о дурном, а также для того, чтобы выдал ненароком что-нибудь свое, сокровенное, и тогда уже получится баш на баш, баланс взаимного устрашения.

Это и называется дружбой. Уродливое соединение двух случайных людей, с ножами за спиной и улыбкой на сахарных устах. Рашид знал это с ранней юности, с дворовой казанской стаи, объединявшей таких же, как он, волчат. Оттого и дожил до пятого десятка, что друзей не заводил. Один только раз сорвался, по пьяному делу. Тогда он возил баб через Сараево под видом организованных туристских групп. Молодой был, удачливый. Та поездка оказалась особенно хорошей: Рашид сдал прямо в Боснии пятнадцать штук телок по три штуки долларов за каждую! А на обратном пути решил себя побаловать, завернул в Прагу, в хорошее казино, выпить и погулять. Там-то, в баре, у стойки, незнакомый высокий парень посмотрел на Рашидову руку с бокалом, но без мизинца, весело хлопнул себя по коленям и рассмеялся.

Рашид было взъелся — что, мол за дела? — но парень только помахал перед его носом своей левой, тоже безмизинной, рукой, и все сразу встало на свои места.

— Что, тоже отрезали? — спросил Рашид товарища по несчастью.

— Нет, — помотал головой тот и заржал еще пуще. — Отстрелили.

Так с мизинцев и началось. Парня звали Ави, в Прагу он приехал, только-только оттрубив свои три года в израильских десантных частях. Приехал не отдыхать, а работать — охранником при игорном бизнесе. Палец свой Ави потерял по глупости, в результате безбашенной армейской игры «ицик» — израильского аналога «русской рулетки». Выслушал Рашид историю про отстреленный Авин мизинец, помолчал, а потом, ни с того, ни с сего рассказал про свой, отрезанный. Ну, и понеслось. Выпили крепко, проговорили всю ночь. Будто черт Рашида за язык тянул: чего только не выложил о своей жизни — и про бизнес, и про телок, и про Варьку-Паучиху. Наутро прочухался — удивился: что с ним такое случилось?.. зачем?.. почему?.. А потом махнул рукой: ерунда, мол. Когда он еще с этим Ави пересечется? — Да никогда. Где он, Рашид, а где Прага с израильским «ициком»? — Не страшно. Но беспокойство все-таки осталось.

И, как выяснилось, не зря. Потому что всего лишь через год закрутилась-завертелась в Рашидовой жизни такая пурга, при которой дороги не выбирают, а едут, пригнув голову, наобум — лишь бы куда-нибудь выехать. А ведь какие планы были хорошие: осесть в Боснии большим боссом, регулировать бабский траффик с Украины и из России… Так бы все и произошло, если бы не война. Вот и пришлось уносить ноги по кратчайшему маршруту. А кратчайший маршрут вел в Израиль, ничего не поделаешь. Да и кто сказал, что Израиль — это плохо? На женское мясцо спрос везде найдется. Рашид осмотрелся и быстро наладил новый маршрут — из Молдавии.