Контора Кука - Александр Мильштейн Страница 12

Он такое видел только в кино «Minority Report» [8], три оракула женского пола лежали там в солёной воде, а здесь был хлор, остальное же точь-в-точь: освещение, голубой пул, расположение тел… И что-то ещё мелькнуло у него в голове в тот момент — когда он это вспоминал, лёжа рядом с Комой, перебирая в памяти события фильма, эти встречные потоки времени, предотвращение преступлений и «отказ от памяти в пользу жертв катастрофы» и т. д. и т. п. Всё это позже нахлынет на Пашу и, можно сказать, захлестнёт не по-детски, вот тогда мы и будем пытаться по крайней мере пересказать… А здесь, в квартире Комы, поскольку он всё равно не спал, то мысли о фильме повлекли за собой желание посмотреть что-нибудь глазами — он вспомнил о больших экранах в гостиной, стоящих напротив друг друга, как огромные пластины: Анод и Катод… Адам и Кадмон… и вдруг сполз с кровати и пошёл туда, взял с журнального столика пульт и сделал такое движение, как будто забрасывает удочку — сначала в один тёмный омут, потом в другой…

Оба засветились, но из одного Паше ничего не удалось выловить, кроме помех, и он его погасил, а в другом, немного полистав каналы, он услышал русскую речь.

Хотя Кома говорила ему, что русского ТВ у неё нет… Но это был немецкий канал, показывавший в тот момент фильм о Гагарине… Впрочем, не только о Гагарине, вообще, как оказалось, о «русском космизме» — Паша понимал немецкий перевод наполовину, но русский язык, на котором говорили собеседники автора, то и дело прорывался, перевод не заглушал их полностью… И это был очень странный — для Паши по крайней мере — текст и вообще фильм, где, скажем, после разговора с космонавтом Леоновым или с дочерью конструктора Королёва шёл совершеннейший сюр… при этом документальный — как бы из серии «нарочно не придумаешь»…

Вот автор фильма, постучав в высоченные железные ворота (фильм так и назывался: «Knocking on the Heaven’s door»), проник со своей камерой во дворик, где царит обычная для частного сектора разруха… посреди которой пасутся куры и какая-то чёрная то ли овечка, то ли дворняжка, и вообще… всё похоже то ли на стройку, то ли свалку… и посреди всего этого до боли знакомого хаоса-отечества… молодой человек в чёрном деловом костюме и с чёрным наушничком, называющий себя «трансгуманистом», ходит и на неплохом (в первый момент Паше показалось, что и вовсе родном) английском рассказывает о своём странном «хозяйстве»…

«Что, и вот прямо здесь у вас лежат мозги?» — спрашивает его документалист…

Парень приоткрывает толстую крышку чана и говорит: «Да, и головы, и отдельно мозги здесь, всё это наши пациенты…» — «Вы что, называете их пациентами?» — «Да, мы не сомневаемся, что в будущем технологии позволят…»

Разруха в головах, головы в разрухе… И что-то ещё он там нёс о «загрузке сознания в компьютер», про сетевого человека, и всё это было бы ещё не так странно… если бы, говоря это, парень не продолжал ходить по двору и, сгоняя кур, открывать другие крышки, из-под которых сразу же начинал клубиться дымок хладагента… И потом снова шли сюжеты, связанные с космонавтикой, наукой и техникой, пока вдруг автор не вспоминал о другом измерении фильма и спешил на встречу с членами «Федоровского общества», сонный Паша даже не заметил, как член общества или даже его председатель провёл документалиста в металлическую комнату, которую он назвал при этом «зеркалом Козырева»…

Дядечка с бердяевской бородкой сказал, что комната служит для контактов с космическим сознанием… Паша уже проваливался в сон и так и не смог врубиться, в чём там была суть, почему, экранируя кусок пространства, получали «контактную комнату» — где документалист провёл полчаса, причащаясь откровениям Мировага Духа… Но Паша ясно запомнил, что комната была вся алюминиевая: и стены, и потолок… А потом стали показывать рисунки, которые делали тамошние тётки после пребывания в этой комнате, и Паша погасил экран… Оба сюжета как бы возвращали его к тому, от чего он только что, казалось, сбежал, и его, казалось бы, не пристрелили при попытке к бегству…

Он вспомнил свою квартиру, не просто всё ещё никак не обставленную, но в которой вообще ничего пока не было, кроме кухни, оставленной предыдущим жильцом. Вспомнил первые дни, когда он ещё даже не пользовался холодильником или, точнее, он своеобразно им пользовался… то есть ел он вне дома, как-то так получалось, кроме того, ему хотелось, чтобы холодильник постоял открытым, ну чтобы выветрился оттуда дух предыдущего хозяина, точнее, его еды, ну да, мы есть то, что мы едим… Но Паша сам при этом частично залезал в холодильник — он помещал туда ноги просто потому, что их больше некуда было деть, когда он писал на холодильнике письма или просто шарил по сети… Никакой другой поверхности, возвышавшейся над плинтусом, в доме не было — спал Паша на полу, на матрасе… А холодильник был маленький, в половину человеческого роста, — вот Паша и использовал его в первые дни как письменный стол… Удобнее при этом было ставить в него ноги, иначе колени упирались в стенку холодильника, и было неудобно, — и вот так, с ногами внутри (проволочные полочки он, конечно, перед этим оттуда вынул), он и сидел в первые дни перед сном…

В общем, понятно, что этот непонятный докфильм, и этот трансгуманист районного масштаба, и эти тела, и эти головы, эти мозги в бочках… вызвали в Паше довольно своеобразное ощущение… Ему как бы показалось — ну, на какую-то миллисекунду… но потом ещё на одну-две-три… что он там и лежит, у себя на родине, в чьём-то частном секторе, ну или его мозг, что тоже не слабо, согласитесь… А его «аватар», так сказать, смотрит на это по телевизору, по особой программе… по подписке… special for you… Это — что касается телесной составляющей, you know… ну так а духовная была не менее впечатляющей: алюминиевая комната как итог его металлического трипа, вот ведь из какой перспективы…

Спасало то, что всё это было смешно. Испугаться алюминиевых «чайников» было бы трудно и в том случае, если бы Паша был в тот момент один в пустой чужой квартире…

И всё-таки хорошо было то, что можно было пойти в другую комнату, лечь под одеяло и, припав к тёплой тётке, как к печи, удостовериться, что вот он ты, существуешь, ощущаешь тепло всем телом , всё тут оно, и ты при этом не совсем суккуб, сукин сын, хоть и прижимаешься к ней как-то слишком крепко со спины… но только на мгновение… и можно самому уснуть наконец, как бы погасив один за другим все уменьшающиеся чёрные экраны, вложенные друг в друга в бесконечной перспективе, как зеркала в старом трюмо в доме у родителей…

Когда он проснулся и вспомнил ночной — предутренний — фильм, то хотел спросить Кому, не может ли она посмотреть в программке, было ли это на самом деле по какому-то каналу или это ему приснилось… Но Комы нигде не было, а на тумбочке лежала записка: «Не смогла тебя разбудить, мой мальчик. Позвони на работу, скажи, что берёшь отгул, если поздно проснёшься. Ты говорил, что у тебя уже набрались Überstunden [9], — вот и воспользуйся ими. Или скажись больным. Я тебя целую — и уже поцеловала, но так нежно, что ты не услышал».