Библиотека в Париже - Джанет Скеслин Чарльз Страница 12

– Из-за чего вы смеетесь? – спросила Мэри Луиза.

– Одиль мне рассказывает, как ее родня по мужу училась произносить ее имя.

– Они меня называли Ордил!

– Замужество! Когда к лучшему, когда к худшему, и не важно, насколько чокнутой окажется родня, – сказала мама, и они обе снова засмеялись.

Когда мы с Мэри Луизой вышли за дверь, чтобы отправиться в мою комнату и заняться уроками, то услышали, как мама спросила:

– Если вы не против такого вопроса… где вы познакомились со своим мужем?

– В госпитале в Париже. В те дни срочнослужащие должны были запрашивать разрешение командиров, чтобы жениться. Когда командир Бака ему отказал, Бак предложил ему сыграть в криббедж. Если Бак выиграет, то сможет жениться, а если проиграет, то будет целый месяц выносить судна из-под больных.

– Однако он был решителен!

Дальше слова превратились почти в шепот, так что мы с Мэри Луизой придвинулись ближе к двери.

– Он ничего мне не сказал, – тихо продолжила Одиль, – и когда я приехала, разразился скандал. Я хотела вернуться во Францию, но у меня не было денег на обратный билет. Я думала, люди должны прощать… Как будто мне нужно было их прощение!

– Что за скандал? – чуть слышно спросила Мэри Луиза. – Она что, была танцовщицей, канкан отплясывала? С ней поэтому не общаются?

– Это она ни с кем не говорит! – фыркнула я.

Мама провела зиму в спячке. После школы я ложилась рядом с ней и рассказывала о том, как прошел день. Она кивала, не открывая глаз. Папа держался неподалеку с готовым ромашковым чаем в любимой маминой фарфоровой чашке. Доктор Станчфилд прописывал новые таблетки, но маме не становилось лучше.

– Почему она не может встать? – спросил его однажды папа; мы втроем остановились у входной двери. – Ее утомляет малейшее усилие.

– Ее сердце сильно пострадало, – ответил Станч. – Ей осталось не так уж много…

– Месяцы? – спросил папа.

– Недели, – ответил Станч.

Когда папа все понял, он крепко меня обнял.

Мои родители твердили, что школа слишком важна, нельзя пропускать уроки, но папа взял на работе отпуск и сидел с мамой, не отходя от нее.

– Ты меня просто душишь! – как-то раз услышала я ее слова.

Они никогда не ссорились, но теперь папа, похоже, просто не знал, что лучше. Когда мама сердилась, она сразу начинала задыхаться. Боясь, как бы не сделать хуже, он вернулся на работу, исчезал на рассвете и возвращался с наступлением темноты. Не желая тревожить маму, спал он на кушетке. Ночью, когда дом затихал, я слышала мамины стоны. И каждый ее тяжелый вздох, каждый кашель пугали меня. Сжавшись в постели, я боялась пойти и посмотреть, все ли у нее в порядке.

Когда я рассказала Одиль о хриплом дыхании мамы, мне стало немного легче. Одиль знала, что делать. Она даже поставила раскладушку рядом с маминой кроватью, чтобы оставаться на ночь. Когда мама стала возражать, Одиль заверила ее, что ничего особенного в этом нет.

– Я спала с десятками солдат!

– Одиль! – воскликнула мама, бросив быстрый взгляд в мою сторону.

– Рядом с ними, в палате госпиталя, во время войны.

Ровно в девять скрипнула задняя дверь. Вернулся домой папа. Одиль сползла с раскладушки и пошла в кухню. Я тихонько прокралась следом за ней и прижалась к стене в коридоре.

– Ваша жена в вас нуждается, и ваша дочь тоже, – сказала Одиль.

– Бренда говорит, что, когда она видит меня таким несчастным, ей кажется, что она уже умерла.

– Так она поэтому не разрешает подругам навещать ее?

– Она терпеть не может слезы, даже если плачут из-за нее. Не хочет, чтобы ее жалели. Я хотел оставаться рядом с ней, но потом решил, что лучше соблюдать дистанцию, как ей того хочется.

– Но вам ведь не хочется потом об этом сожалеть.

Голос миссис Густафсон из едкого стал мягким. Как у мамы.

– Если бы все зависело от меня…

На другом конце коридора закашлялась в спальне мама. Проснулась ли она? Нужна ли я ей? Я бросилась к ее комнате. Но, внезапно испугавшись, застыла у изножия кровати.

За моей спиной возник папа.

– Бренда, милая?..

Одиль подтолкнула меня к маме, но я сопротивлялась. Мама потянулась ко мне. Я боялась взять ее руку и боялась не взять. Она меня обняла, и я замерла в ее объятиях.

– Так мало времени, – сказала мама едва слышно. – Так мало времени… Будь храброй…

Я попыталась сказать, что буду, но от страха у меня пропал голос. Через долгое мгновение мама оттолкнула меня и всмотрелась в мое лицо. Под ее печальным взглядом я вспоминала все то, что она говорила: младенцы могут проспать любовь. Гоготанье гусей, злоба ворон… Люди неловки, неуклюжи, они не знают, что сделать или сказать… Не вини их за это, мы ведь никогда не знаем, что у них на сердце. Мне хотелось назвать тебя Робин, но ты Лили. Ох, Лили…