На затравку. Моменты моей писательской жизни, после которых все изменилось - Чак Паланик

Большую часть жизни я не следил за состоянием своих счетов и горько за это поплатился – когда узнал, сколь мало мне удалось скопить. Какой мизер я нажил за долгие годы.

Пока чеки проходили, я даже не пытался выяснить, сколько именно жалких грошей лежит на моем счету. По той же причине я откладывал работу над этой книгой – боялся узнать, какое ничтожное количество полезной информации я способен предложить читателю. Каким тупицей остаюсь после стольких лет неустанного писательского труда.

Образование у меня кухонное высшее, а получал я его главным образом на кухнях таких писателей и редакторов, как Андреа Карлайл, Том Спэнбауэр, Сюзи Вителло и Челси Кейн. Учусь я с 1988 года по сей день. Ни диплома, ни выпускного мне не светит.

Сначала я записался на курсы писательского мастерства к Андреа. Вместе со мной их посещали другие славные люди. Спустя пару лет Андреа отвела меня в сторонку – на той неделе я как раз сдал ей сцену с описанием полового акта: молодой человек занимается любовью с медленно сдувающейся резиновой куклой из секс-шопа (кстати, пятнадцать лет спустя эта сцена вошла в роман «Снафф») – и сообщила от имени остальных участников семинара, что мое творчество их пугает. Им неспокойно рядом со мной. В утешение Андреа предложила поучиться у другого писателя, Тома Спэнбауэра, недавно переехавшего в Портленд из Нью-Йорка.

Том. У Тома все было иначе. Мы встречались в заброшенном доме, который он купил с целью отремонтировать и привести в порядок. Нарушая требование желтой таблички «НЕ ВХОДИТЬ. ОПАСНО», пришпиленной к двери, мы уже чувствовали себя уголовниками. Бывший хозяин дома затянул стены прозрачным целлофаном и поддерживал внутри теплую влажную атмосферу, необходимую для его обширной коллекции орхидей. Дом прогнил насквозь: далеко не все половицы могли выдержать человеческий вес. Писательница Моника Дрейк вспоминала, как впервые приехала к Тому на занятие и обнаружила, что оба крыльца развалились. Она бродила вокруг дома и пыталась понять, как ей подобраться к дверям, висевшим высоко над захламленным и заросшим сорняками двориком. С тех пор этот немыслимый прыжок над битым стеклом и ржавыми гвоздями всегда символизировал для нее трудности, которые необходимо преодолеть начинающему писателю на пути к профессионализму.

Том сказал, что расчистка двора от ежевичных зарослей и мусорных куч сплотит нашу команду. Мало было приносить ему работы на проверку; по выходным он обязал нас копаться в ржавых консервных банках и кошачьих трупах, сгребать это все в мешки и вывозить на свалку. Что мы, двадцатилетние, знали тогда о жизни? На обед Том делал нам клеклые сэндвичи с тунцом.

Сами занятия проходили в чуть более традиционном ключе. Именно что «чуть». Если у кого-нибудь случался творческий затык, Том мог погадать нам на китайской книге перемен «И-цзин» или порекомендовать своего любимого ясновидящего из Сиэтла. Он приглашал на занятия других писателей – Питера Кристофера и Карен Карбо, например, – которые учили нас тому, чему он научить не мог. Это была не столько учеба, сколько диалог, и мне хочется, чтобы моя книга тоже стала таким диалогом. Я делюсь в ней не только собственными соображениями, но и опытом своих учителей и их учителей, вплоть до пещерного человека. Эту книгу можно сравнить с цветочной гирляндой, уходящей в прошлое и будущее, – на веревочку нанизаны наблюдения нескольких поколений писателей. Кто-то должен был их упорядочить и собрать воедино, так пусть это буду я.

Впрочем, меня терзают сомнения.

Я решился на создание этой книги после Худшего Писательского Семинара В Истории Человечества. Вел его один редактор с западного побережья, который общается со студентами по электронной почте. В своих глянцевых рекламных буклетах он предстает эдаким Редактором от Бога и перечисляет имена множества легендарных писателей, которых вытащил из болота безвестности и привел к славе.

Желающие приобщиться к великой мудрости должны были заранее перевести на счет Редактора от Бога несколько тысяч долларов. А тот заявлялся на три дня в принимающий город, селился в самом роскошном отеле и проводил занятия в конференц-зале. Понятное дело, что такие мастер-классы могли позволить себе лишь состоятельные люди. В основном жены бизнесменов и парочка университетских профессоров для разнообразия. Ну, и я. Учеба строилась следующим образом: ученики собирались вместе и по очереди зачитывали вслух свои работы. Редактор от Бога тяжко вздыхал и просил собравшихся прокомментировать услышанное. И так все три дня.

Подобная стратегия позволяла ученикам почувствовать себя умными, а Редактору от Бога – тянуть время и ничего не делать. Мнений о своей работе ученики получали с лихвой, а практических советов не получали вовсе. Оппоненты схлестывались не на жизнь, а на смерть; в ходе долгих оживленных прений Редактор от Бога обновлял списки адресатов, проверял сообщения на телефоне и мудро кивал.

За минуту до конца семинара Редактор вносил свою лепту, произнося какую-нибудь сакраментальную фразу в духе: «Вы проявили себя внимательным и тонким наблюдателем, так держать. Эта работа может лечь в основу романа». Или: «В вашем творчестве чувствуются задатки [тут вставить имя какого-нибудь покойного писателя, которого якобы открыл и вознес на вершину славы наш Редактор: Хемингуэй, Фолкнер, Гарриет Бичер-Стоу]. Прошу вас, продолжайте писать».

Потом все радостно жали друг другу руки и льстили напропалую. К обеду воскресенья Редактор от Бога успевал погладить по головке каждого из двадцати пяти учеников, не предоставив нам ни крупицы полезной информации, и покидал город с сорока тысячами долларов в кармане.

Поучаствовав в этом безобразии, я и задумал написать книгу. Когда-нибудь. Жесткое, но справедливое практическое руководство для молодого писателя, в котором будет масса практических советов – больше, чем на семинарах дюжины гуру, дерущих втридорога за свои секреты писательского мастерства. Однако я в сомнениях.

Главным образом мне не дают покоя мертвецы. Вспоминая тех, кто мне помогал, – книготорговцев и коллег-писателей, – я сознаю, что многих уже нет с нами. Я рад, что знаком с таким количеством прекрасных людей, но у этой медали есть обратная сторона: я часто хожу на похороны. В книге мне придется отдать дань уважения многим покойникам. А это очень непростое и невеселое дело.