Вишневый луч - Елена Черникова Страница 11

Ещё раз осматриваюсь. На перинно-пуховых просторах и кучевых объёмах облаков - промельки ярко-вишнёвых кривых. Они внезапно врезаются, как изящные кинжалики, вспыхивают и пропадают. Исчезают. Играют со мной, а я хочу их поймать и вписать в мою картину. А вишнёвые лучики прыгают, как рыбки над водой, и уныривают, унося на своё перевёрнутое небо мелкохвостики моих озарений.

Из настово-плотной белизны вздуваются-вспрыгивают арки-проволочки вишнёвого напряжения и быстро уходят. Паутинки вишнёвого света на подгрунтованом поле белого всемирного холста.

Вишнёвые следы на белоствольном лице русского мира.

Впрочем, поговорили бы вы с моей бабушкой - ещё не то было бы с вами. Вы так прогнули бы русский язык, что Кирилл и Мефодий тут же взяли бы своё изобретение обратно.

Однажды Джованни, думая о Марии, о её муже, о том, что муж имеет право раздевать жену, трогать за любые места и ничего при этом не писать ни в прозе, ни в стихах, - гулял по Неаполю пешком и увидел девочку, торговку левкоями. Может быть, это были вовсе не левкои, но Джованни почему-то решил, что судьба должна посылать приветы левкоями.

Дарить любимой женщине цветы невежливо. Могут убить.

А если пошалить?

Джованни подошёл к девочке. Протянул золотую монету. А девочка посмотрела на Джованни, улыбнулась печально и ушла со своими левкоями прочь. Как от прокажённого, но вежливо. Потом эта девочка выросла и умерла во время общеевропейской чумы 1348 года.

Значит, всё было задумано ради цветов? Девочка родилась для одной встречи с литератором, влюблённым в замужнюю женщину, которая на возляжет с ним никогда; и вообще он очень толст. Он великий писатель? Возможно. Не всех женщин возбуждает эта мужская безделица - буквострой. Этого - не обнимешь. Вон у него сколько внебрачных отпрысков. И всё почему?

И вообще писать - это всё светская праздность. Банальный пир во время чумы. Любовь! Надо же такое придумать. Богам трудно было докричаться до греков. Приходилось громы метать. В шуме небесной стихии человек услышал что-то про любовь. Электричество и виновато во всём. Отключите свет на Олимпе!

Ради одного талантливого писателя обычно льётся столько крови! Продаётся столько цветов! Гонят столько туч! Выводят замуж столько женщин!

Значит, судьба сказала: пиши. Развивай фантазию? Зачем? Если для этого надо пережить самую жгучую ревность на белом свете - вот она, бери. Но не забудь: от тебя ждут рукопись. И пока рукописи нет, время ограничено. Что-то ты похудел, малокровный какой-то. Тебе нужно поправиться, у тебя будет большое тело, грузное, над тобою будут шутить, а у тебя будет много вишнёвой крови в голубых жилах твоего толстого тела. Пиши, пиши.

Что-то ещё? Какие потребности у вас, господин Бокаччо?

Мало крови? Да-да, вот вам ещё. Кровь обеспечена. Будет мало - посмотрите на небо утром. В этом веке вишнёвый луч выходит на восходе. Через шестьсот лет перейдёт на запад, но вы этого уже не увидите. Так поспешите же с вашей книгой. Хватит любить впустую, вам не по ранжиру, не по уму. Любовь мужчин и женщин, поверьте, просто инструмент.

...Вот так и проходили чудесные многоцветные дни, пока не случилось событие. Ах, вы, очевидно, думали, что мы так и будем сидеть и болтать до конца лет? Нет. Событие всё-таки нашло нас.

В дверь позвонили. Ошибки быть не могло: на бабушкиной двери крупной начищенной латунью начеканена фамилия жилички. Если посетитель знает кириллицу и всё-таки жмёт звонок, то он пришёл по адресу.

Мы дослушали пятый призыв и лениво отвернулись - прочь. Уйди, незваный, ты хуже гостя. Бабушка включила громкую музыку. Бах сотряс домовладение.

Звонок повторился ещё десять раз.

- Ладно. - Бабушка встала. - Сегодня среда. Возьми скалку, пойдём смотреть в глазок.

- У тебя в двери нет глазка. А что среда?

- О Господи, - прошипела бабушка. - Во лбу глазок, а не в двери. Протри свой третий глаз. Шишковидную железу... твою мать. А среда - единственный день, когда приходит настоящий мефистофель...

Подойдя к порогу, бабушка выпрямила спину, разгладила лицо, помолодела лет на полста и открыла дверь.

Тот, кто был так звонко настойчив, наверняка пожалел о своём воспитании, когда увидел унылую злобную старуху со скалкой, то есть меня, и розовую молодуху с гладкой кожей, свежую, словно с первого свидания, то есть бабушку. Мы часто меняемся лицами от неожиданности.

- Здравствуйте. Извините, я прошу...

- Да-да, мы знаем, Давид, милости просим, - бабушка, на грани книксена, прожурчала что-то обольстительное, мужчина вздрогнул и уронил букет прямо в руки ей, прекрасной, волшебной, единственной, которая встретила мужчину блеском тысячи зубов и лучами северного сияния молодых глаз.

Я, старея с каждой секундой, подняла скалку повыше.

- Привет, - мой голос был ужасен: хриплый, как у музейной дежурной, и распутный, как у спортивного комментатора. - Вы к нам?

Совсем плохо. Веду себя, как у себя. Кто это чудо с левкоями?

Мужчина, именованный Давидом, сделал шаг и упал на правое колено:

- Богиня, это вы?

Бабушка потрепала его по загривку:

- Возможно. Тут не Олимп, но кое-что и мы умеем.

Валять дурака так валять. Ходят тут всякие. Зачем нам с бабушкой мужчина? Она уже покончила с этим недомоганием, а я вполне довольна Петром. Я ещё не рассказывала вам о Петре, но там и рассказывать нечего. Он есть. Это лучшее, что можно сказать о любом Петре.

- Можно я вас поцелую? - поинтересовался Давид.

Бабушка подняла свежее, пряное, любящее лицо, и Давид, склонясь, поцеловал её в молодые, выпуклые, блестящие губы. Мне удалось откашляться. Интересно, надолго ли сей театр?

- Детка, спрячь скалку, - сказала бабушка, когда её рот освободился. - Настоящий мефистофель является только в среду, такова традиция. Не будем нарушать.

Давид дотерпел до конца фразы и вернулся к целованию.

Скалку я унесла на кухню, покурила, выпила чаю, вернулась в коридор и ещё долго созерцала их, выражала поддержку, корила, упрекала, уговаривала, восхищалась, топала ножкой, аплодировала, свистела, пела, плясала, ругалась, шептала, смеялась, каменела, оживлялась, устала.

Они стояли то насмерть, а то нажизнь. Малланага Ватсьяяна рассылал им факсы.

Утром я пошла на работу, вечером пришла. Сижу в своей квартире, смотрю телевизор. В голове тихо. Специально разволновавшись, поднялась к бабушке: вдруг всё-таки откроют?

Да. Как же! Ладно, завтра.

Чтобы не томить вас, скажу, что в следующий раз я увиделась с ней через неделю. Она гуляла с Давидом по парку близ нашего дома и рассказывала ему сказки. Заметив меня, бабушка махнула рукой:

- Иди к нам!