Портрет художника в старости - Джозеф Хеллер Страница 11

Полли обожает Шуберта, потому что я так хочу. Может показаться странным, что поклонница Шуберта и серьезной литературы иногда выставляет себя дома пустой болтушкой, но люди в действительности не такие цельные и последовательные, какими бывают в романах, за исключением произведений Достоевского, у которого все герои полусумасшедшие, что делает их похожими на нас и наших знакомых. Сам Достоевский тоже полусумасшедший, как и все мы, — между ним и Генри Джеймсом существует большая разница, и люди ее уловили. В качестве компенсации за обиду, нанесенную вражеским вторжением Полли в его шкафы, Порху милостиво позволял себе утешиться тем, что в постели перед отходом ко сну почувствует под ладонью соблазнительную округлость женского бедра. Он знал это тело и эту женщину и не считал необходимостью исполнение супружеских обязанностей, если только гормоны не побуждали его к этому подвигу. В ящике комода среди носков он спрятал непочатый пузырек с виагрой, зная, что жена непременно найдет его там. Ему не хотелось, чтобы Полли знала, будто он нуждается во вспомогательных средствах. В другом месте, куда она ни за что не полезет, он приберегал второй такой же нетронутый пузырек на тот маловероятный случай, если он даст себе волю влюбиться в какую-нибудь молодую женщину, которая охотно согласится переспать с ним, молодую женщину лет этак сорока пяти — пятидесяти. Здесь же на втором этаже, рядом с их спальней, находилась другая спальня с подушками в наволочках на свободной кровати и аккуратно сложенным одеялом, куда мог удалиться тот, кого побеспокоят храп, чих и прочие гнусавости — следствие старческого непорядка дыхательных путей у другого.

Когда Порху с торжественным видом объявил Полу, своему любимому редактору, название новой книги, тот смачно хохотнул. А Пол не из тех, кого легко рассмешить.

— Ты это серьезно?

Пол сам становился серьезным, когда натыкался на стоящую книгу или идею. Добросовестно трудясь всю жизнь, он испытал множество разочарований и, зная, какие непролазные завалы ловушек поджидают каждого редактора, всегда был настороже.

— Да, думаю, что серьезно, — отвечал Юджин Порху. — Фреду Карлу идея понравилась. Сказал, что нам незачем печатать текст.

— Конечно, незачем. Напечатаем супер, а страницы оставим пустыми.

— Жалко, что нет списка бестселлеров на обложку, правда?

— А как Полли смотрит на это?

— Понятно как, — вздохнул Порху. — Но она согласна, что такой роман — верняк. Впрочем, она не вмешивается.

— У тебя нет желания рассказать в двух словах сюжет? Основную, как говорится, линию? — спросил Пол.

— В том-то и загвоздка, — хмыкнул Порху, — над сюжетом придется попотеть. Пока ни малейшего представления. Но я вот о чем думаю — что сделал бы Флобер, имея такое название? Ты можешь представить «Мадам Бовари», написанную с точки зрения ее мужа?.. Послушай, ты действительно полагаешь, что между обложками надо что-то напечатать? Разве нельзя оставить пустые страницы?

— Можно, все можно. — Пол растянул рот в улыбке. — А еще лучше опубликовать один супер и сэкономить на производственных расходах. Как будто его и не было, текста.

— И будут покупать?

— Думаю, будут. На первых порах. Но только не за двадцать пять долларов, а за десять центов. Потом пойдут слухи, разговоры, и нам крышка. Кстати, представляешь, какой у тебя будет гонорар за десятицентовый супер?

— М-да… Ничего не попишешь, придется писать.

— Ничего, попишешь.

— Надо только подумать — о чем.

— Подумай.

— Это нетрудно. Чего-чего, а секса в наши дни хватает.

— И то хорошо. — Пол успокоился, видя, что проблема не требует неотложного практического решения. — Ты действительно намерен писать эту самую секс-книгу?

— Конечно, нет, — признался Порху. — Но ты пока никому ни слова.

— О'кей! А что тем временем?

— Тем временем?

Тем временем я вложил в голову Порху динамичный, звонкий, многозначительный зачин другой книги. Я был уверен, что он ухватится за него и потом растеряется, не зная, что с ним делать. Зачин такой: «Говорят, что младенец родился в яслях, но я, честно говоря, в этом сильно сомневаюсь».

Как и следовало ожидать, Порху тоже быстро засомневался и снова стал подумывать о Гере, важной богине домашнего очага, которую можно подать в комическом свете, о ее соперничестве с прелестницей Афродитой, о ее супруге, хамоватом Зевсе, считавшемся большой шишкой на Олимпе, — гм-гм, в этом раскладе что-то есть. Пока он присматривался поближе к древнегреческим богам и богиням, я легонько подтолкнул его на окольную тропку, где он, напрасно потоптавшись несколько недель, ничего не нашел. Но кто знал, что его скитания будут бесплодны и на этом пути, который назывался:

БОГОВА ЖЕНА

«Богова жена с самого начала была против.

— Зачем тебе это нужно?

— Мне нечего делать.

— А что ты делал все это время?

— Ты прекрасно знаешь, что я делал, — отвечал Бог. — Ничего.

— Ну и продолжай ничего не делать.

— Ничего не делать? Скучно.

— Смотри, накличешь беду.

Истинная причина ее дурных предчувствий лежала в опасении, что Бог будет уделять ей еще меньше внимания, чем уделял испокон веку, то есть практически никакого, что, занятый забавы ради сотворением мира, он не будет проводить с ней столько времени, сколько прежде, когда ему нечего было делать.

— И какими же ты их хочешь слепить?

— Такими, как мы.

— Как мы оба? Это обязательно? Я так располнела в последнее тысячелетие — не заметил?

— Только они будут поменьше.

— Надеюсь.

— Я начну с одного… нет, с двоих. Человеку нехорошо быть одному, правда? Сделаю их мужчиной и женщиной, как и мы с тобой, по нашему образу и подобию.

— И тоже голых?

— Чем плохо быть голым? Правда, когда холодно…

— Что такое „холодно“?

— Так, одна мыслишка взбрела в голову… „Холодно“ — это такая штука, с которой стоит поиграть и посмотреть, что это такое. Я сотворю „холод“ и сотворю „тепло“ — как, звучит?

— Это выше моего разумения. А что я, по-твоему, должна делать, пока ты играешь с „холодом“ и „теплом“ и гадаешь, что из этого получится?

— Делай что хочешь. Что ты делала все это время?

— Ничего не делала. Ты, конечно, и этого не заметил.

— Тогда тем же и займи себя всю оставшуюся вечность. Если хочешь, конечно. А меня теперь интересуют всякие новые штуки. Хочется посмотреть, что из них получится.

— Думаешь, ты такой умный? Знаешь все на свете?

— Да, я знаю все на свете. Ты это знаешь.

— Тогда зачем тебе смотреть, что получится? Думаю, ты пожалеешь.