Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье - Дженни Нордберг Страница 10

Эти угрозы стали обычным делом. Иногда она спорит с тем, кто ей звонит, читая ему лекцию о том, что Коран не поощряет убийств. И всегда ее собеседником бывает некий он. «Мы знаем, что тебе наплевать на собственную жизнь, но подумай о своих детях», – сказал он ей однажды. Однажды угроза сопровождалась звуком выстрела из огнестрельного оружия. В тот единственный раз, когда Азита попыталась сообщить об угрозах в полицию, ей посоветовали «не беспокоиться». В конце концов, прибавил полицейский, они мало что могут сделать.

Были и непосредственные покушения на ее жизнь: годом раньше двое мужчин на мотоцикле пытались забросить ручную гранату в сад ее дома в Бадгисе. Граната взорвалась, ударившись о внешнюю каменную стену. Когда Азита выбежала из кухни, она обнаружила дочерей, прятавшихся в углу маленького садика.

Политики побогаче ездят на бронированных машинах в окружении вооруженной охраны, снабженной рациями. У тех, кто вовлечен в нелегальную, однако процветающую торговлю маком (Афганистан – крупнейший в мире производитель опиума {22}), обычно есть и машина сопровождения, чтобы увеличить шансы на спасение в случае попытки похищения. Азита не может позволить себе ничего большего, чем «тойота королла» с водителем, который приклеил на приборную доску маленькую стеклянную бутылочку – святую воду из Мекки. Она помогает ему сосредоточиться; даже те, кто внезапно разворачивается на дороге на 180 градусов или мчится по встречной, не удостаиваются сигнала его клаксона.

Какое-то время, в самом начале своей карьеры, Азита нанимала телохранителя, поскольку несколько коллег указали ей, что всегда приезжать без сопровождающего-мужчины было бы неприлично. Но телохранитель имел привычку задремывать, стоило ему только куда-нибудь присесть, и Азита его уволила. Как и всем прочим членам парламента, Азите выдали пистолет для самозащиты. Не имея никакого намерения им пользоваться, она спрятала его где-то в своей квартире. И частенько напоминает себе, что должна найти его раньше, чем это сделают дети.

В машине она достает телефон и пытается открыть на маленьком дисплее веб-сайт Си-эн-эн, но с афганскими нестабильными сетями далеко не уедешь.

Тогда она смотрит в окно, на торговцев, которые неторопливо толкают свои тележки к рыночной площади, на мотоциклы, на которых чудом удерживаются как минимум двое, а то и трое-четверо седоков, защищая лица от кабульского белесого от пыли воздуха платками, обернутыми вокруг головы, на идущих парами афганок, обутых в сандалии с носками, держащихся за руки и перепрыгивающих через открытые сточные колодцы.

На здешних улицах не так уж часто увидишь настоящий белый цвет, да и новых вещей не так уж много, если не считать только что сошедших с конвейера «лендроверов», которые доставляют сюда для иностранцев и богатых афганцев. Рано или поздно (и чаще рано) большинство поверхностей обретают оттенок глины или хаки. Хаки и цемент – основные краски Кабула, в их монотонности выделяются только дома торговцев маком, выкрашенные в разбавленный сливочным красный, теплый розовый или даже зеленый с проблесками украшенных кисточками пастельных штор – обманчиво жизнерадостная кабульская «наркотектура».

Зелень здесь – редкость: большинство деревьев погибло от загрязнения среды или было порублено на дрова обездоленными бедняками. Порой в кабульскую серость еще просачивается матовый красный – в красках старой фрески или в очередном материальном напоминании о тех, кто пытался контролировать столицу до Талибана и до американцев.

Для Азиты «русская эпоха», как она ее называет, не была той затяжной и жестокой борьбой, какую рисуют англоязычные мемуары о временах, именуемых в среде афганцев «советской войной» 1980-х. Для нее это были декорации вполне очаровательного детства.

Ее отец был членом крупного, но небогатого семейного клана и стал первым, как говорят, жителем провинции Бадгис, который учился в Кабуле и получил диплом магистра. С этим отличием он вернулся в свою родную провинцию, чтобы жениться. Он впервые увидел мать Азиты, Сиддику, когда той было всего 12 лет, и, согласно семейной легенде, влюбился в нее с первого взгляда.

Они семь лет ждали, чтобы пожениться, и в 1977 г. родился их первый ребенок, любимая и долгожданная дочка. Родители назвали ее персидским именем, производным от слова азар – «огонь». Вскоре после празднования первого дня рождения Азиты семья вернулась в Кабул, чтобы строить свою жизнь, и оказалась там как раз ко времени «Саурской революции», когда коммунистическая народно-демократическая партия {23} взяла в свои руки власть в Афганистане.

При идеологической и финансовой поддержке Москвы {24} новые лидеры объявили о начале решительных реформ, поставив задачу заменить религиозное законодательство более светской системой {25}, пропагандируя государственный атеизм и насильно пытаясь построить более современное общество. Каждый сектор бизнеса и каждый официальный институт предстояло капитально реконструировать, от сельского хозяйства и юридической системы до здравоохранения и семейного права – самое сомнительное начинание.

Русские были не первыми, кто пытался добиться гендерного равенства в Афганистане, – не останутся они и последними. Еще Аманулла-хан в 1920-х годах стремился утвердить права женщин {26}, выступая заодно со своей женой, королевой Сорайей {27}, которая знаменита своим дерзким поступком – она сбросила вуаль на публике. Царственная чета начала развивать образование для девочек, запретила продажу девушек для брака [3]и наложила ограничения на многоженство. Откат оказался жестким. Многим афганцам, и в особенности за пределами столицы, эти реформы казались возмутительными: племенные мужчины лишились бы будущих доходов, если бы дочерей нельзя больше было продавать или выменивать как невест. В 1929 г. под угрозой военного переворота король был вынужден отречься от престола.