И возвращу тебя.. - Алекс Тарн Страница 10

Граната взорвалась точно между шестью и семью и смешала классическое течение Берловского балета. Дальше пошел уже современный аритмичный танец. На всякий случай Берл всадил длинную очередь в горящий «лендровер» и поменял позицию. Впрочем, последнее выглядело излишним. Двое оставшихся бандитов в панике палили наобум святых из своих пистолетиков. Даже в пылу схватки Берл ощутил некоторую неловкость. Бой был откровенно неравным: пистолеты блатных «быков» против армейской штурмовой винтовки с лазерной оптикой. Он перебежал к углу барака, сменил магазин и закончил дело несколькими точными выстрелами.

Последним упал высокий «актер» в светлой безрукавке — сполз на землю по лакированному боку своей машины, удивленно раскрыв рот и глядя стекленеющими глазами на новую, невидимую живым сцену. Берл подошел к нему, сочувственно покачал головой:

— Ничего личного, бижу. Актер из тебя, прямо скажем, хреновый, но пулю ты получил не из-за этого. Хотя, как знать, как знать…

Сторож лежал у входа в барак, прикрывая голову руками.

— Эй, отец! — позвал его Берл по-арабски. — Вставай, война кончилась. Переходим к стадии мирных переговоров.

Старик не двигался. Берл наклонился и перевернул его на спину. Бедняга был мертв. Беспорядочная бандитская стрельба зацепила его в висок — намеренно или ненароком — кто теперь узнает?

— Ну вот… — сказал Берл с досадой. — В кои веки думал кого-то в живых оставить. Даром, что отпуск, а трупов не меньше, чем на работе… Ну, извини, бижу, если сможешь. Хотел тебе все это добро презентовать, да, видать, не судьба.

Он оттащил тело в сторону и загнал «бумер» в склад, опрокидывая по дороге стеллажи с электронными мозгами «машин удачи». Ну, вот и все. Теперь еще одна граната и — точка, конец аттракциона. Берл прижался снаружи к стене барака и дождался, пока взрыв, прихватив с собой бензобак, высунул в ночь длинный огненный язык. Еще минута, и весь склад вспыхнул, как спичка.

Берл быстро вернулся к «фокусу» и, объехав горящий «лендровер», вырулил на грунтовку. Следовало торопиться. На выстрелы в этом районе, близком к бандитскому Дженину, никто не обращал особого внимания. Но горящий склад — совсем другое дело… еще вышлют, чего доброго, пожарную машину — разбирайся с ней потом. На сегодня трупов вполне хватало. Только вот — где же напарник? Берл продвигался медленно, не включая фар. Окна он оставил открытыми и поэтому сразу услышал тихий Колькин свист. Берл остановил машину. Колька немедленно возник из темноты и плюхнулся на сиденье, переводя дух.

— Что такое, Коля? — невинно спросил Берл, включая огни и резко беря с места. — Или запыхался? А все почему? А все потому, что по утрам не водку пить надо, а наоборот, заниматься гимнас…

— Где Рашид? — перебил его Колька.

— В багаже. Кстати, что с засадой? Что-то я пальбы с твоей стороны не слышал. Неужели никого не оставили?

— Оставили… Из джипа двоих высадили в начале грунтовки. Как ты и говорил, снайперы. Один даже с «макмилланом».

— Ну и?..

— Ну и… все. Кончил я их обоих, ножиком, чтоб не шуметь… — просто ответил Колька. — Дай на Рашида посмотреть.

— Нет, — сказал Берл твердо. — Сначала отъедем подальше. Нам еще машину сменить надо. Вот тогда и посмотришь. Четырнадцать лет ждал, подождешь еще четверть часика.

Сменная машина ждала их на большой публичной стоянке неподалеку от Пардес-Ханы. Распахнув багажник «фокуса» и отступив в сторону, чтобы дать Кольке возможность получше рассмотреть пленника, Берл уже открыл было рот, чтобы спросить — «ну как, он самый?» — но вопрос замер у него на кончике языка. Чтобы получить ответ, хватало одного только взгляда на побелевшие костяшки колькиных рук, на закушенные губы и на тусклый, темный отблеск в обычно прозрачной голубизне глаз.

Глава 3

— Ну что, Рашид, как дела?

Дук-дук… дук-дук… стучат колеса тяжелого грузового поезда. По рельсам, по рельсам, вперед, вперед, в черную глухоту ночи. Или это не поезд? Конечно, не поезд… это кровь стучит в висках, больно отдается в затылке. Дук-дук… дук-дук… Рашид попробовал разлепить веки, тяжелые, словно раздвижные двери товарных вагонов, и не смог. Чем это его так накачали? Жаль, прихода не помнится. Если был он настолько же хорош, насколько тяжел отходняк, то ай да люли… дело стоит того…

— Эй, Рашид! Кончай спать! Невежливо это — в гостях дрыхнуть. Смотри, обидишь хозяев.

Голос доносился откуда-то издалека, проталкиваясь к нему, как шустрый карманник сквозь рыночную толпу. Рашид потряс головой и застонал. Колесный стук в висках смешался, раскололся на тысячи мелких острых осколков, заколотился в черепные кости, отзываясь острой режущей болью.

— Больно головушке? — участливо спросил тот же голос. — Могу тебя вылечить, только глазки открой. Вот тут водочка тебя ждет холодненькая, огурчик…

О водке даже думать не хотелось, но похмельный опыт напоминал о другом. Тут хоть что выпьешь, хоть мочу гнойную, лишь бы эту страшную боль перебить. Рашид замычал и хотел вслепую протянуть руку за стаканом, но рука не послушалась. Что за черт? Он сделал неимоверное усилие и, разлепив веки, скосил глаз туда, где, по всем расчетам, должна была находиться правая рука. Вот так сюрприз! Рука-то оказывается, ни в чем не виновата… просто она, бедняжка, привязана… накрепко примотана к ручке кресла… как, почему? Ну-ка, ну-ка… напрягайся, Рашидик, вспоминай. Что у тебя такое произошло сегодня?

Он начал медленно перебирать в памяти события прошедшего дня. Картины и образы вольным стадом слонялись у него в голове, упрямо не желая выстраиваться сообразно логической временной цепочке. Начать, что ли, с утра? У кого он проснулся? То, что не дома — это сто процентов, это он помнил, но тогда у кого? У Жанны-сисястой? Или у Катьки-новенькой? Скорее, все-таки у Жанны, потому что день был понедельник, это точно, а в ночь с воскресенья на понедельник Жанночка выходная и не любит, когда он гуляет на сторону. С Жанной у них почти семья… считай, сколько лет вместе… пять? Или шесть? Скорее, все-таки пять. Или шесть. И ублюдок, опять же. А Катьку он дрючит для души и из чувства долга. Для души… потому что уж больно душевный у Катьки зад — высокий, подтянутый, самое то. А из долга — потому что должна она ему, сучка, по гроб жизни, а долги прощать нельзя. Запрещено жизненным законом.

Это правило Рашид усвоил давно, еще в ранней юности. Казань в конце семидесятых была городом банд. Хочешь жить — ходи со своими; не хочешь — сваливай, куда глаза глядят, или пеняй на себя. А Рашид и не сомневался — с ребятами всегда надежнее. Бандит из него, вроде бы, выходил никудышный: щупленький, росточка маленького. Но разве это главное в драке? В драке главное — кураж и бесстрашие. А то, что силенок маловато да грудь цыплячья, так на то у Рашида имелось возражение в виде заточки из напильника — вещи скромной, но шансы уравнивающей. Если он чего подростком и стеснялся, так это стыдной части своего тела, которая, в отличие от прочих, вымахала богатырской, под стать Илье Муромцу. Рашид был из тех, про кого говорят: «весь в корень ушел». Выгоды от этого он не видел никакой: парни вышучивали, зло и завистливо, девки смотрели непонятными глазами и обходили стороной.