Загадочная женщина - Анна Экберг

«Я должна как-то выпутаться из этой истории». Елена заторможенно рассматривает темное пятно от чашки с кофе на белой ламинированной поверхности стола. «Я должна как-то выпутаться из этой истории». Весь ее мир рушится, поэтому вот сейчас, в этот момент, она останавливает взгляд на чем-то таком маленьком и незначительном. Заставляет себя поднять глаза, осматривает полицейский участок, пытаясь сосредоточиться на бумажке, которую вручил полицейский. «Права арестованных» — вот что это. Она может воспользоваться услугами адвоката, может не рассказывать все полиции, может получить еду и питье. А также имеет право на 800 крон компенсации, если была неправомерно задержана более чем на десять минут. Как долго она уже сидит здесь? Во всяком случае больше десяти минут.

— Вы прочитали? — заглядывает ей в глаза полицейский, сидящий напротив: молодой сухощавый парень не старше тридцати лет в мундире явно не своего размера.

Рядом с ним сидит его коллега, чуть постарше, в сером костюме, из-под которого виднеется белая рубашка. Пока он не проронил еще ни единого слова.

— Да.

— И все-таки вы отказываетесь от адвоката?

— Отказываюсь.

Полицейский в мундире бросает взгляд на коллегу. Тот откашливается:

— Фру Сёдерберг, вы понимаете, почему вы здесь находитесь?

Ответить Елена не успевает: все помещение участка вдруг освещается вспышкой фотоаппарата, слепящей и ее, и полицейских. Сердитый крик вскочившего со стула старшего:

— Можно убрать этих фотографов от окон?!

Елена оборачивается — и ее лицо еще раз освещает вспышка. Она на мгновение поднимает обе руки, будто капитулирует. Они получили то, за чем пришли: фото знаменитой Елены Сёдерберг, находящейся под арестом, в наручниках, униженной, подавленной.

— Уберите их оттуда! — снова командует старший.

Несколько молодых полицейских бросаются на улицу, оставшиеся опускают жалюзи. Но ей сейчас это безразлично. Пусть фотографируют что хотят.

— Фру Сёдерберг, — обращается к ней полицейский, делая глубокий вздох и поправляя рубашку, — нам с вами придется пройти еще некоторые процедуры. Мы сделаем анализ ДНК, возьмем отпечатки пальцев… и тому подобное. Возможно, это займет около часа. Вам понятно?

— Да. Хорошо.

— После этого вас поместят в камеру до тех пор, пока не отведут к судье. — Он внимательно смотрит на нее.

Чего он ожидает? Чтоб она что-нибудь сказала?

— Но сначала я обязан зачитать вам обвинение.

Она снова не произносит ни слова.

Старший медлит, будто думает, что ему делать, но все-таки решается и лезет за своими очками в карман пиджака. Создается впечатление, что ему не хочется этим заниматься. Читает он медленно, чисто механически, словно в его руках инструкция к новой кухонной плите:

— Елена Сёдерберг, вы обвиняетесь в преднамеренном убийстве Луизы Андерсен согласно статье 237.

Елена смотрит ему в глаза. И это все? Это звучит как какая-то неважная ерунда. Преднамеренное убийство. Статья 237. Луиза Андерсен.

Остальные сотрудники участка, находящиеся вокруг нее, сидящие за столами, а также две женщины-полицейские с короткими стрижками, стоящие возле кофеварки, стараются делать вид, что они не слушают все это. Но в помещении стоит гробовая тишина. Все напряжены и внимательны. Зазвонил телефон, но никто не берет трубку — никто не хочет пропустить ни малейшего эпизода этого действа. Сейчас прямо перед ними создается история. Люди будут вспоминать об этом дне годами. Вечером, когда полицейские придут домой к своим семьям и сядут ужинать, они станут рассказывать о том, что здесь происходило. Дети будут слушать их с раскрытыми ртами, тараща глаза. Историю о падении могущественной семьи Сёдерберг. Об убийстве некой невинной Луизы Андерсен.

Елена смотрит в глаза молодому полицейскому, потом старшему. Она может сама закончить за них. Они это заслужили.

— Я признаю свою вину, — шепчет она, замечая, как из помещения выходит воздух, как время словно останавливается на месте. — Я убила Луизу Андерсен.