Асино лето - Тамара Михеева Страница 2

Ребята из старого палаточного «Светлячка» за ним ухаживали, заботились, сад рос и ширился, а потом… Потом построили Новый лагерь, с кирпичными корпусами и большой столовой. Обветшалые палатки списали, а сад почему-то забросили. Может быть, одним летом кто-то поленился ухаживать за ним, и он одичал.

Так до сих пор и стоит: дикий, заросший крапивой и полынью. Туда никто теперь не ходит. Страшный он какой-то, косматый. Здесь, на месте Старого лагеря, еще много есть интересного: беседка и качели, флагшток на площадке, где раньше проходили линейки, кусты акации, буйно цветущие в июне…

Но довольно! Пора нам перейти по мостику через ручей и оказаться в Новом лагере, где веселые, уютные домики, ярко раскрашенные качели, фонтанчики, скамейки, горки и песочницы, где заросли черемухи, шиповника и дикой малины. Где в пятом корпусе разместился седьмой отряд, а в нем — Прасковья Шустова, которая любит, когда ее называют просто Асей.

Ася не сразу поняла, что девочки сочли ее задавалой. Раньше с ней никогда такого не случалось. В классе Асю любили и во дворе тоже. А здесь подошла к ней Наташка Ястрова и сказала:

— Не воображай, пожалуйста, что если у тебя редкое имя, то ты какая-то особенная. Имя ничего не значит.

— Не имя красит человека, а человек — имя, — сказала отличница Болотова.

— Это еще доказать надо, что ты особенная, — продолжала Наташка.

— Да я и не воображаю, — удивилась Ася.

— Воображаешь, воображаешь. В глубине души, — настаивала Наташка. — Правда ведь, девочки? Может быть, в других местах это тебе и удавалось, но у нас тут свои правила.

Ася только плечами пожала и стала вещи раскладывать. Ее кровать стояла у окна. На подоконнике одиноко торчал в горшке засохший кустик герани. Ася протянула к нему руку, но тут же услышала:

— Не трогай, он проклят!

Большеглазая вертлявая Алена смотрела очень серьезно.

— Честно-честно! — сказала она. — Я пятый год сюда езжу, все знаю, можешь обращаться. Этот цветок уже пятьдесят лет здесь стоит, даже вожатые его не трогают. Кто дотронется — через три дня умрет! И выбрасывать нельзя. Кто выбросит — тот тоже умрет, на месте.

Ася так и застыла с вытянутой рукой. Ерунда, конечно, кто такому поверит? Но трогать все-таки не стала. Кто его знает… Вот и спи теперь рядом с проклятым цветком. А она-то сначала обрадовалась, что кровать у окна, удивилась, что никто не занял… Понятненько.

Когда пошли в столовую, все выстроились парами, а Асе пары не досталось: в отряде было одиннадцать девочек. Ну и мальчиков столько же.

— Коля, что ты стоишь? — сказала вожатая Лена. — Пары нет? А… вот Ася без пары, вставай с ней. Ну что значит «не пойду с девчонкой»? С девочкой, во-первых. Вставай, говорю, не выдумывай. Ася не кусается.

— Тетя Ася, не кусайся, а то в лоб получишь, Ася! — продекламировал Даня Щеглов по прозвищу Мартыш.

Все захихикали. Белобрысый Колька посмотрел Асе в глаза и быстро взял ее за руку.

Неоригинальные имена стали теперь такими редкими, что Колька, как и Прасковья, был один на весь лагерь. Фамилия у него была Огурцов, и он был старшим сыном директора лагеря. Только об этом никто не знал, кроме вожатых, потому что Колька не выставлялся.

У Кольки было пять братьев, и все младшие. Самому-самому младшему — Гошке исполнился недавно год, он только научился ходить и гулял по лагерю с мамой, которая работала здесь в библиотеке. Остальные братья были в отрядах: Мишка — в пятнадцатом, Степка — в тринадцатом, близнецы Федя и Петя — в восьмом. И все они были белобрысые, зеленоглазые, худые, загорелые… Похожие, как две капли воды.

— Хоть бы одну дочку мне, — вздыхал директор лагеря Василий Николаевич, тоже белобрысый и зеленоглазый. — Для разнообразия.

Все оживленно болтали, а Колька с Асей шли молча. Было как-то неловко. Вдруг Колька взял и сжал Асину руку. Ася машинально сжала его. А потом опять Колька. А потом опять Ася. Так и шли всю дорогу, руки пожимали, а друг на друга не смотрели.