Мэриел из Рэдволла - Брайан Джейкс

Аббат Бернар спрятал лапы в широких рукавах своей сутаны.

Стоя на западной стене аббатства Рэдволл, он наблюдал, как жаркий летний день клонится к закату. Мягкий вечерний свет окутывал багряной дымкой сложенные из красного песчаника стены аббатства. Бернар обернулся к своему другу, слепому травнику Симеону:

— Солнце садится, словно леденец опускается в мед.

Они немного постояли молча; потом Симеон устремил на аббата свои незрячие глаза:

— Тебе многое дано увидеть, отец Бернар. Но еще больше от тебя сокрыто. Разве ты не чувствуешь, что этой ночью разразится страшная буря?

Аббат недоверчиво покачал головой, однако, памятуя, что чутье никогда не подводит Симеона, возразил не слишком уверенно:

— Буря? Вряд ли!

— Возможно, друг мой, но мысли твои сейчас витают где-то далеко, — с легким укором заметил Симеон. — Поэтому ты не ощущаешь, что свежий ветерок, навевавший прохладу, замер. Воздух горяч и неподвижен, вечерние песни птиц стихли раньше, чем обычно, даже кузнечики и пчелы прекратили свою неугомонную трескотню. Прислушайся!

Аббат недоуменно склонил голову набок:

— Но я ничего не слышу.

— Потому что сейчас ты слушаешь тишину, — усмехнулся Симеон. — Одному я научился за свою долгую жизнь — вслушиваться в каждый звук Страны Цветущих Мхов. Звуки могут рассказать о многом. Но поверь мне, и тишина не менее красноречива. Сейчас она говорит о том, что близится ужасная буря, такая буря, какой не помнят эти места.

Взяв Симеона за лапу, аббат Бернар помог ему спуститься по ступенькам со стены; они пересекли лужайку и направились к главному зданию обители.

Симеон повел носом:

— Я чувствую запах горячего яблочного пирога, пудинга с малиновым кремом, а также свеженьких ячменных лепешек, политых сливовым повидлом. Поспешим, чтобы обогнать кротов, а то после них нам вряд ли что-нибудь останется!

Аббат ускорил шаг.

— А ты откуда знаешь, что кроты уже близко?

— Бернар, Бернар, разве ты не замечал: стоит сестре Шалфее поставить на стол пудинг с малиновым кремом — кроты уже тут как тут.

— И вновь ты прав, Симеон. Где мне тягаться с тобой в наблюдательности. Надо непременно сказать Дандину, чтобы он пробил тревогу. Пусть все, кто сейчас вдали от дома, поспешат вернуться под кров.

Симеон поморщился:

— О небо! Значит, нам опять придется терпеть этот жуткий грохот. По моему разумению, Дандин чересчур рьяно колотит по бревну своими дубинками.

— Да, ничего не скажешь, он делает это от всей души, — улыбнулся аббат Бернар. — И все же хотел бы я, чтобы все жители Рэдволла относились к своим обязанностям с таким пылом, как наш славный Дандин. Будь у нас свой колокол, Дандина стоило бы назначить звонарем.

Они обогнули цветочные клумбы, окаймленные темным дерном. Вдали раздался зловещий рокот грома — гроза надвигалась. Уже в дверях аббат решил доказать, что он тоже не обделен чутьем:

— Э, Симеон, похоже, яблочный сидр уже льется из бочонка, правда?

Слепой травник принюхался:

— Какой же это сидр! Грушевая настойка, вот что это такое.

Отец Бернар, настоятель аббатства Рэдволл, постарался не выдать своего изумления. Хотя Симеон и не мог его видеть, от слепого травника не укрывалось, если брови аббата удивленно ползли на лоб.

Далеко-далеко за горизонтом, на северо-западе, вдали от безмятежного спокойствия, царящего в аббатстве Рэдволл, над бездной бурлящих вод, с грохотом вздымающих пенные гребни, стоял Неистовый Габул.

Косматые тучи все ниже нависали над морем навстречу рвущимся ввысь волнам. Габул стоял на голой скалистой вершине, словно бросая вызов стихии, шквальный ветер развевал его багровый плащ. Раскаты грома сотрясали воздух, зигзаги молний разрезали небесный свод, казалось вот-вот готовый обрушиться. Габул выхватил из ножен свой усыпанный драгоценностями меч и замахнулся, словно угрожая буре; его торжествующий хохот заглушал гром. Кривой обоюдоострый клинок со свистом рассекал воздух.

Неистовый Габул, наводящий ужас правитель острова Терраморт, Король крыс-пиратов, Военачальник грызунов-корсаров, безраздельно повелевал морями и океанами. Никто не мог сравниться с ним в коварстве и жестокости. Начав свой путь простым гребцом, он вознесся на самую вершину, став величайшим из великих и свирепейшим из свирепых. Никогда прежде моря не знали крысы, подобной Неистовому Габулу. Огромные кольца из чистого золота покачивались в его ушах; собственные клыки, давно утерянные в кровавой схватке, он заменил золотыми, украшенными изумрудами. Дикие желтые глаза были налиты кровью, густая взлохмаченная борода спускалась на могучую грудь, пересеченную орденскими лентами, голубыми и красными. Стоило Габулу шевельнуться, его кольца, браслеты, медали и пряжки издавали нестройный перезвон. Золото, серебро, слоновая кость и драгоценные камни, которыми Габул был увешан с головы до кончика хвоста, достались ему грабежом и морским разбоем. Невиданное оружие грозно поблескивало за его широким алым поясом. Так стоял он посреди разгула стихии, вероломный и беспощадный, не знающий жалости и снисхождения ни к врагам, ни к подданным, и хохотал; он был доволен, ибо всякий дерзнувший восстать против него обречен был стать добычей прожорливых морских рыб.

Гром разрывал тучи, и наконец они разразились хлещущими потоками дождя. Молния, сверкнув над скалами, выхватила из темноты чудовищную фигуру крысы; казалось, даже небу Габул внушает ужас.

Повелитель морей запрокинул свою голову и, перекрикивая бурю, огласил воздух воинственным кличем:

— Гааааабууууул!

Жалкое тельце юной мышки вертелось в бешеном водовороте, как щепка. Неумолимые волны, без устали подгоняемые злобно завывающим ветром, уносили ее все дальше и дальше, словно гигантские колесницы, запряженные белоснежными жеребцами.