Кампан (сборник) - игумен Варлаам Страница 11

– Откуда вы знаете его имя?

– А ты не замечаешь, что частенько вслух зовёшь его?

– Вслух? – удивилась Урсула.

Она редко обращала внимание на то, что происходит вокруг. Жила в своём внутреннем мире. Именно поэтому отец считал, что на неё нельзя положиться, нельзя доверить важное дело.

– Мы виделись с Питером каждый день. Гуляли у озера…

– Давно вы с ним познакомились? – участливо спросила Маргарита.

– Уже полгода. Мы познакомились в день моего рождения, когда мне исполнилось семнадцать. Он высокий и сильный. У него красивые длинные волосы, которые он затягивает широкой повязкой на лбу, когда работает. Ему двадцать один год, и он прекрасный гончар. Но отец не хочет, чтобы у меня был муж из другой гильдии. Он давно грозился отдать меня в монастырь. И вот…

Урсула залилась слезами. Да и как не плакать юной барышне, по злой воле отца заточённой в монастырь? Ведь монастырь – это… смертельное однообразие. Узилище, из которого одна дорога – в могилу. Уж лучше сразу умереть, чем влачить тяжёлое бремя, которое всё равно могилой и закончится.

Здесь, в монастыре, стали проявляться в Урсуле и недовольство, и неоправданная резкость, и какие-то нервные возбуждённые состояния, в которых она была неуправляемой.

Однако она чувствовала в себе и другую силу, слышала другой голос, который говорил, что ей надо жить в монастыре, слушать старшую сестру, выполнять все монашеские обеты, пусть она их и не давала.

Бегинки ежедневно ходили к службе в монастырскую церковь Святой Елизаветы, первой покровительницы монастыря. А раз в год отправлялись на поклонение в базилику Святой Крови, что пристроена к старому замку Одстейн, первой резиденции графов Фландрии.

В первые годы монастырской жизни при выходе в церковь Урсула с удовольствием топала по гулким булыжным мостовым, заглядывалась на терракотовые дома с рыжими черепичными крышами, бросала мимолётные взгляды на задумчивые каналы, пробирающиеся через улочки и кварталы, переходила через горбатые мостики, глубоко дышала на просторе площадей с высокими ратушами и дворцами, будто вдыхала свободу, чтобы унести её в своё заточение. Но когда она поднималась по ступенькам, чтобы приложиться к святыне, то почти теряла сознание. Она не видела ни хрустальную трубку с позолоченными коронами на концах, ни капсулу из горного хрусталя с горлышком, увитым золотой нитью, ни красную восковую печать на пробке, закрывающей горлышко. Всё её внимание было захвачено клочком белой овечьей шерсти с бледно-алым пятном посередине.

Кровь Спасителя!

Которую Он пролил на Кресте!

За каждого из нас!

«И за меня…» – думала Урсула, и на её глазах появлялись слёзы.

В ней просыпалось смутное чувство, которое постепенно перерастало в уверенность, что она имеет пока что неясное, но несомненное отношение к появлению этой Святыни в Брюгге. Урсула неоднократно слышала, что много-много лет назад (добавим для точности: лет четыреста, ещё в середине двенадцатого века) в день Рождества Христова святыню передали графу Фландрии Тьерри Эльзасскому патриарх и король Иерусалима, последний из которых приходился графу свояком. Когда граф Тьерри вернулся из паломничества, он подарил святыню городу. А Урсула? Какое отношение к этому могла иметь она?

– Ну вот, Урсула, – говорила ей сестра Бригитта, к которой приставили на воспитание молодую послушницу. – Наконец ты научишься настоящему ремеслу. Тебе не надо будет ходить на кухню, мыть посуду и чистить овощи. Старшая сестра Маргарита благословила учить тебя плести кружева.

– Нет, сестра Бригитта, это так трудно… У меня не получится. Не случайно же отец говорил, что я ни к чему не способна… Вчера пришла мыть грязную посуду, и меня опять вырвало. Не могу справиться даже с такой простой работой…

– Посуду мыть – дело нехитрое. Просто твоя природа не даёт тебе делать это. А плести кружева?.. Что ж, попробуем… Если человек чересчур самонадеян, от него никогда настоящего толка не будет.

– Да, Питер тоже так говорил… Он такой умный, способный… Он обязательно будет настоящим мастером-гончаром.

– А ты, Урсула, кружевницей!

Маргарита наказывала сёстрам-бегинкам, и в особенности Бригитте, чтобы они не разговаривали с Урсулой про Питера, а старались переводить разговор на другую тему, если та вспоминала возлюбленного. И вскоре Урсула почувствовала, что, хотя её любовь к Питеру не угасла, он – не её судьба.

Она приступила к обучению. Ей казалось, что руки её не приспособлены для такой тонкой, кропотливой работы. Проще стирать шерсть в Озере, что за монастырской стеной. Как же запомнить, какую коклюшку повернуть? Куда пропустить нитку? Что за чем должно следовать? С каким усилием потянуть нить? Запомнить никак не удавалось, но если она забывала о себе, о своей неуверенности, начинало что-то получаться.

К ней часто подходила сестра Бригитта, объясняла, показывала…

– Я заметила, – делилась Урсула с ней, – как задумаюсь о чём-нибудь, вспомню мать, своих сестриц или Питера, сразу сбиваюсь.

– Зачем тебе их вспоминать? Сёстры тебя навещают. И с матерью ты видишься. Старайся думать о работе и молиться в это время.

– Жалко мать, у неё столько забот. Да ещё у отца характер нелёгкий… Хотя мне теперь кажется, что он добрый человек, просто многочисленные заботы не дают ему покоя. Оттого он и сердится часто. А как сёстрам достаётся! Я ведь тут как у Христа за пазухой. Всем обеспечена…

– Вот именно. Благодари Бога!..

Урсула была очень благодарна Ему! Хотя порой и терзали её несбывшиеся мечты, волновали воспоминания. Но чем дольше она жила жизнью бегинок, тем легче становилось у неё на сердце. И чем больше освобождалось её сердце от забот и тревог мятежного мира, тем искусней получались у неё кружева.

«Господи, помилуй меня, – проговаривала про себя Урсула, делая петлю и перекидывая коклюшку. – Пресвятая Богородица, спаси нас», – затягивала она узелок. И дело спорилось!

Удивительной тонкости и красоты стали получаться у неё кружева! Все засматривались!

– Не захвалите мне Урсулу, – предупреждала сестра Бригитта. – А то лишимся и мастерицы, и прекрасных кружев.

Похвалы Урсулу радовали, но она понимала, что в этой работе участвуют только её руки, всё остальное идет откуда-то извне, не от неё… Ведь и умения-то особого ещё не было. Да и будет ли?

…В тот год сёстры-бегинки на праздник Вознесения вновь пошли в базилику Святой Крови. Булыжные мостовые упирались в дома, будто плавно переходя в их стены. Кирпичные фронтоны ступенями поднимались к острым вершинам домов, подчёркивая их устремлённость в небо. Плакучие ивы длинными ветвями склонялись к тихоструйным каналам. Мимо проезжали экипажи и пролётки с дамами в элегантных шляпках и веерами в руках.