Джулия - Звева Казати Модиньяни Страница 9

Кармен встала на рассвете, чтобы занять очередь за хлебом. День начался удачно: на карточки ей выдали не только кукурузный хлеб, но еще соль и, что самое ценное, спички. Ночь тоже прошла довольно спокойно – всего две воздушные тревоги, да и те, можно сказать, ложные: самолеты пролетели на большой высоте и не сбросили на город ни одной бомбы. Но такое затишье не радовало, а скорее настораживало.

Она вынула из волос бумажные папильотки. Даже в эти тяжелые военные годы Кармен не переставала за собой следить: после каждого мытья головы обязательно накручивала волосы, так что ее прическа всегда была в полном порядке. Это придавало ей уверенности в себе – жизнь ведь продолжалась, несмотря ни на что. Взяв в руки изящную щетку с массивной серебряной ручкой, подарок отца, она невольно вспомнила о нем и, вздохнув, принялась расчесывать крутые кудряшки, которые, постепенно распрямляясь, превращались под ее движениями в красивые локоны. Закончив, она придирчиво осмотрела себя в зеркале и встретилась взглядом с женщиной лет двадцати четырех, за плечами которой уже был нелегкий жизненный опыт, заставивший ее забыть о романтических мечтах юности.

Попав после замужества в новую для нее буржуазную среду, она не чувствовала себя достаточно уверенно. У нее было ощущение, что она сделала неверный выбор, сама, по собственной воле отказалась от чего-то очень важного, настоящего, что было предначертано ей судьбой. Вместе с тем, она не могла объяснить себе толком, что ее томит и чего она ждала от жизни.

Когда Кармен познакомилась с учителем Витторио де Бласко, она была на седьмом небе от счастья. Брак с педагогом, человеком образованным, безупречно воспитанным, сумевшим занять не последнее место в новой Италии, казался ей верхом мечтаний. Ее тяготила неустроенная, почти кочевая жизнь, которую вела семья по воле отца, материальная нестабильность – в доме вечно было то густо, то пусто, – жалкие хибары на окраинах, в которых они обычно селились.

Любимец мужчин и женщин – первые обожали его за неуемную склонность к авантюризму, а вторые за выразительные славянские глаза – отец снимал жилье на отшибе, среди пустырей или полей, чтобы одним махом убить двух зайцев: сэкономить на квартплате и иметь выгул для своих шумных блохастых подопечных. Соседи терпели беспокойного жильца, считая его чокнутым, власти ему не доверяли. Из-за своих антифашистских убеждений он не мог устроиться на работу, дрессировка собак – единственное, что ему оставалось. Впрочем, дело было не только в убеждениях, но и в характере: непредсказуемый, импульсивный, ненавидящий всякий порядок и дисцип– лину, он ни на какой серьезной работе долго бы не удержался.

Кармен страстно мечтала обосноваться в большом городе и, став синьорой де Бласко, смогла осуществить, наконец, свою мечту – переехать в Милан, зажить благополучной, респектабельной жизнью.

Ей надоело, что ее, пусть и добродушно, называли дочкой собачника, имевшего в округе репутацию драчуна и скандалиста. Конечно, это было преувеличением, но от Убальдо Милковича и вправду можно было ожидать любых неожиданностей.

Еще в двадцать первом году он сцепился на площади Мадцини перед кафе «Аполлон» с десятком фашистских молодчиков. Нескольких из них хорошенько отдубасил вместе с одним из своих пятерых братьев, остальные предпочли унести ноги. Усевшись после драки на один из уцелевших стульев, он как ни в чем не бывало заказал бутылку ламбруско из Кастельверто, своего любимого вина. Хозяин заведения даже не потребовал возмещения ущерба: такой великолепный спектакль стоил нескольких поломанных стульев! Но расплаты за дерзкий поступок избежать не удалось, и Убальдо Милкович провел два года в ссылке.

Казалось бы, о чем еще было мечтать Кармен? После замужества она поселилась в Милане, в родовом доме де Бласко, стала настоящей синьорой, ее приняли в свой круг коллеги мужа. Но действительность и радужные девичьи грезы совсем разные вещи; соблюдение строгих правил приличия, фальшь при общении с окружающими и домашняя скука – все это раздражало живую искреннюю Кармен, не говоря о том, что ей приходилось лезть вон из кожи, чтобы сводить концы с концами – на учительскую зарплату особенно не разгуляешься.

И все же главное было не в этом, а в отношениях с мужем – ровных, вежливых, почти холодных. Ей не хватало любви, фантазии, полета; она жила, как птица с подрезанными крыльями. Ее тянуло домой, к вспыльчивому непредсказуемому отцу, вокруг которого вился всякий сброд, к вечно мечтавшей о чем-то своем матери, которую Убальдо Милкович величал не иначе, как королевой, не смущаясь, что ее величеству приходится жить в нищете.

Уже шесть лет она не была в Модене, тоскуя с каждым годом все больше и больше по родному дому. Отец мечтал, чтобы дочка вернулась, он встретил бы ее с распростертыми объятиями, но пути назад не было, потому что семья для Кармен была святым понятием. Какой бы несчастной и одинокой она себя ни чувствовала, ей и в голову не могло прийти бросить мужа, наградившего ее благородной фамилией, отца ее двоих детей.

Когда Кармен впервые переступила порог дома на улице Тьеполо, то подумала, что будет до конца своей жизни счастлива в этом наследственном особняке, окруженном чудесным садом. Шли годы, и дом, окруженный садом, превратился для нее в клетку, из которой она хотела и не могла вырваться.

Через год после замужества она родила мальчика. Витторио де Бласко, гордый тем, что родился наследник, назвал его Бенито. Счастливый отец говорил всем, что сделал это в честь Муссолини, но скорее всего, чтобы выслужиться перед фашистом-директором. Кармен не решилась возражать мужу, хотя ей было нестерпимо стыдно. Убальдо Милкович, чувствуя сердцем, что дочь и без того несчастлива, успокаивал ее, как мог.

Прошло еще два года, и родилась Изабелла. Когда Бенито исполнилось пять, а Изабелле три, многое успело измениться в мире, в Италии, в Милане, в доме де Бласко и в самой Кармен. Фашистская Италия развязала войну в Восточной Африке, стоившую народу многих жертв; в стране воцарился террор, несогласных с режимом отправляли в ссылку, сажали в тюрьмы. Этот шут, это ничтожество Муссолини, объявивший себя диктатором, готов был уничтожить весь мир ради своих амбиций.

Последняя зима выдалась особенно холодной, дров было не достать, и в доме на улице Тьеполо истопили в печке всю мебель из гостиной.