Джулия - Звева Казати Модиньяни Страница 8

– Ваша жизнь интересней любого романа! – воскликнула директриса, заливаясь нежным молодым румянцем и глядя на Убальдо Милковича с нескрываемым волнением.

– Все в прошлом, я уже догорающий костер, – картинно разводя руками, произнес дед, и его взгляд скользнул с глубокого выреза блузки к ногам начальницы Витторио де Бласко, которые она в эту минуту еле заметно раздвинула.

– Вы напрашиваетесь на комплимент, синьор Милкович, – кокетливо засмеялась директриса, восхищенная фантастическими историями и самим рассказчиком.

Убальдо Милкович хоть и был уже не молод, но умел производить на женщин впечатление. Слегка помятые брюки и мягкая вельветовая куртка сидели на нем с небрежной элегантностью, тонкий свитер с высоким воротом облегал крепкую мускулистую грудь. Жизнь пирата и поэта оставила отметины на мужественном лице.

– Я старое древо, – с наигранной грустью сказал он, – мне уж больше не зеленеть.

Позже, в тот же вечер, у себя в спальне вдова прислонилась изголодавшимся телом к стволу этого старого дерева и нашла его еще вполне крепким, хотя, как оказалось позднее, не вечным. Погасить пламя Убальдо Милковича ей удалось далеко не с первой попытки, и когда он дошел, наконец, до финиша, страсть успела насытиться. При последней вспышке фейерверка у него лопнул сосуд, произошло кровоизлияние в мозг, и Убальдо Милкович уснул беспробудным сладостным сном. Это была прекрасная смерть: он умер с улыбкой блаженства на лице, зажженной исступлением последнего оргазма.

Телефонный звонок среди ночи поднял всех обитателей дома де Бласко на ноги. Джулия на всю жизнь запомнила этот момент, он запечатлелся в ее памяти, как на моментальной фотографии: ярко освещенный коридор, увешанный дешевыми эстампами с видами Неаполитанского залива, черный телефон на стене, заспанные члены семьи, собравшиеся вместе в этот поздний час. Она даже запомнила, кто в чем был одет. Отец – в полосатой пижаме, мама в ночной рубашке с маленькими цветочками по белому фону, Бенни в трусах и розово-голубой майке, Изабелла в красном нейлоновом комбинезоне, а она сама в своей любимой пижаме в зеленый горошек. До сих пор она помнит, как отец крикнул матери: «Твой отец! – и через секунду добавил: – Ну и свинья!» Смерть дедушки потрясла его лишь потому, что грозила семье скандалом.

Учитель латинского языка дрожал за свое место и за свою безупречную репутацию, Изабелла молила Бога, чтобы ее жених Альбериго никогда не узнал об этой позорной истории, Бенни, который в свои двадцать пять лет уже закончил юридический, пытался втолковать отцу, что перевозить тело умершего в легковой машине рискованно: если откроется, что дед умер не здесь, а у директрисы, у них могут быть большие неприятности. И только Кармен плакала, тихо шепча, что отец умер легкой смертью.

Посовещавшись, они решили нарушить закон, чтобы сохранить честь семьи, и под покровом ночи перевезли скоропостижно умершего деда в особняк на улице Тьеполо. Он лежал в гостиной, и на его губах застыла озорная улыбка.

Теперь останки дедушки Убальдо навсегда будут замурованы в стену колумбария, но его огненная энергия, неукрощенный дух, неистощимая фантазия останутся жить, пока живы те, кто знал его и любил.

У почетной стены их поджидали два представителя муниципалитета, и Армандо Дзани поздоровался с ними за руку. Чиновники ответили на его приветствие с глубоким почтением.

– Покойся с миром, командир Филин, – прошептал депутат.

Ему вспомнились последние кровавые бои в Монтанья Джалла, когда еще пол-Италии было оккупировано немецкими нацистами и успехи партизанского движения рождали в сердцах людей надежду на скорую победу. Они вместе прошли войну – мужчина и юноша, командир и комиссар партизанского отряда «Марио», два крестьянина, бредившие свободой, любившие свою землю и готовые бороться за нее до последней капли крови. Армандо невольно улыбнулся своим воспоминаниям и подумал, что если бы не перезахоронение, они так и остались бы в тайниках его памяти: жизнь ежедневно преподносит столько проблем, что нет времени обернуться назад.

Джулия положила розы на выступ стены и оглянулась по сторонам, вспоминая, где материнская могила.

– Кармен там, – точно подслушав ее мысли, сказал Армандо и указал на короткую, обсаженную кипарисами аллею.

На потускнейшей от времени мраморной плите было написано: «КАРМЕН МИЛКОВИЧ, вдова де Бласко». Ниже две греческие буквы – альфа и омега, напоминающие о библейских словах: «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец». Еще ниже – даты: 1920–1973.

Матери было пятьдесят три, когда она ушла из жизни, – немного, но и не так уж мало. Она успела выйти замуж, вырастить троих детей и уйти из жизни в тот момент, когда потеряла к ней интерес.

Только сейчас Джулия заметила рождественскую елочку рядом с плитой и удивленно взглянула на депутата.

– Это я принес, – ответил тот на ее немой вопрос.

– Если бы мама была жива, ей бы понравился ваш подарок.

– Я знаю, – тихо ответил Армандо.

– Только, к сожалению, он запоздал, – несколько язвительно заметила Джулия.

– Ты хочешь сказать, что мертвым не нужны дары живых?

– Я хочу сказать, что живые своими дарами пытаются успокоить собственную совесть.

Армандо опустил глаза и внимательно посмотрел на свои ботинки, утопавшие в снегу.

– Но ведь и ты пришла не с пустыми руками – принесла цветы своему деду.

– Это дар не ему, а прошлому. Умирающие розы – напоминание о моей невозвратной юности.

Снег падал на землю, на могилы, на широкий воротник мехового жакета, на красную звезду, венчавшую еловое деревце. Джулия вынула из кармана носовой платок и протерла фотографию матери. На ней Кармен было столько же лет, сколько теперь Джулии. Они были очень похожи, только Кармен на фотографии шестидесятых годов выглядела моложе, чем она сейчас. И грустнее.

– Слишком уже ты категорична в своих суждениях, – заметил Армандо Дзани.

– Я не категорична, а искренна. Вы как политик не можете понять, что это такое.

– По-моему, ты просто груба. Неоправданно груба.

– Всего доброго, господин депутат, – подчеркнуто вежливо сказала Джулия, – и огромное спасибо, что нашли время прийти.

Не подав ему руки, она повернулась, чтобы уйти, но Дзани схватил ее за плечо и резко спросил:

– Чего ты от меня хочешь?

– А что вы от меня хотите? – крикнула ему в лицо Джулия. – Что может связывать вас с моим замечательным дедом?

Слова вырвались у нее непроизвольно, и она в ту же секунду пожалела, что не сдержалась. Словно извиняясь, Джулия закрыла рот рукой и посмотрела на Армандо Дзани уже не воинственно, а смущенно.

– Я сама не знаю, что говорю, – сказала она.

– Если ты имела в виду склонность твоего деда к воровству, то верно, тут мы с ним шли разными дорогами, – заметил он и протянул ей свою узкую руку. – Ну что, мир?