Любовь со вкусом вишни - Татьяна Алюшина Страница 8

Этот совсем незнакомый ей мужчина чувствовал себя бесконечно одиноким, уставшим, как будто прожил не одну жизнь. Наверное, так оно и было, потому что вместить в себя столько, сколько видел и пережил этот человек, в одну жизнь почти невозможно.

Он устал от переживаний, так и не научившись не пропускать через себя боль и страх других людей, часто зависящих от его способностей и ответственности. Он устал от пустых отношений с женщинами, не повстречав в своей жизни ни одной, которая оказалась бы близкой и хоть чуточку родной, устал от пустого бесчувственного секса, от потери друзей, от самого себя и своего смирения перед честными мыслями.

И конечно, отдавал себе отчет, что будь у него семья, хоть какая, пусть и не самая счастливая, то не стоял бы он сейчас ночью у окна после бурного секса, больше похожего на спорт, чем занятие любовью с совершенно ненужной и, по сути, чужой ему женщиной, мучаясь от внутренней пустоты, неизменно наступавшей после таких вот свиданий. Но он давно уже смирился с тем, что семья – это не для него, не получается, кому-то везет, а вот ему не дано. И так бывает.

Сильный человек, он слишком хорошо все знал, и понимал про себя, и давно научился справляться с наваливающимся иногда вот такими темными ночами, как сегодня, чувством одиночества, усталости и непонятной, темной, глухой тоски.

Вдруг у него защемило-защемило сердце, сильно, так, словно кто-то сжал его тисками, и он каким-то седьмым, десятым чутьем, как откровение осознал, что именно сейчас, в данную минуту, обрывается где-то единственная и самая главная нить в его жизни, связывавшая его с каким-то человеком. Что в данный момент уходит, исчезает то неизвестное, но невероятно важное, может быть, самое главное, что, оказывается, и держало его на этой земле, спасало в самых безвыходных ситуациях.

Ника закричала от неожиданности, чувствуя, как будто ее ошпарило его болью, но ее крик не услышали ни он, ни она сама. Стараясь помочь незнакомцу и себе, она придвинулась сосем близко к нему, заглянув в глубину этих серых глаз… И все поняла!

Ощущение странной, непонятной потери и безысходного отчаяния почти накрыло его с головой, и тогда он, прикрыв глаза и запрокинув голову, попросил шепотом:

– Не надо, Господи!

И в то же мгновение неизвестная сила понесла Нику назад так быстро, что она почувствовала, что вот-вот задохнется. Она все втягивала, втягивала в себя воздух, но вдох так и не получался, она закричала и наконец, хрипя, вдохнула-таки в самое последнее мгновение, за которым уже неизбежно начиналось небытие… и ощутила жуткую боль во всем теле.

Ника закашлялась и попыталась сесть, но чьи-то сильные руки ее удержали на месте. Издавая надсадные хрипы, она вдыхала и вдыхала, не понимая, где находится и что с ней происходит.

– Ну, слава богу! С возвращением! – радостно поприветствовал кто-то рядом.

Над ней склонился тот самый врач из «Скорой», которого она видела возле себя там, на переходе. И почему-то он оказался весь мокрый – мокрая прядь волос падала ему на лоб и рубашка на груди вся промокла, потемнев от пота.

– Почему вы мокрый?

Говорить было трудно, очень трудно. Звук получался еле слышным, хриплым, тяжелым.

– Так вас, красавица, с того света вытаскивал! Вспотел, знаете ли! – рассмеялся доктор.

Ника посмотрела вокруг и сообразила, что находится в машине «Скорой помощи», которая в данный момент куда-то едет.

Она улыбнулась доктору и попыталась что-то сказать, но звуки не получились.

– Что, милая? – Он стал озабоченным, видимо, решив, что она хочет пожаловаться на боль.

– Все будет хорошо! – с третьей попытки произнесла-таки Ника и улыбнулась.

– Обязательно! – разулыбался он в ответ и поделился удивлением: – В моей практике впервые только что вернувшийся с того света человек улыбается и меня же подбадривает! Фантастика! Вы, девушка, уникум – такой полет, сильнейший удар, клиническая смерть, а она улыбается! У вас ни одного перелома, сильное сотрясение, возможны и, скорее всего, внутренние повреждения, остановка сердца от шока и сильного удара. Вы в рубашке родились!

Ника улыбалась, почти не слушая его, она точно знала, что никаких внутренних повреждений у нее нет и быть не может. Знала тем самым знанием, которым была наделена на короткое время, еще несколько мгновений назад летая над Москвой.

Она пролежала в больнице пятьдесят дней. Пятьдесят!

Первые дни Ника почти не помнила, ей все время хотелось спать, но спать ей не давали и будили через короткие промежутки времени.

Потом ей объяснили, что так положено делать, когда у человека сильное сотрясение мозга. Ей постоянно что-то кололи, ставили капельницы, возили на каталке на всякие исследования: рентген, УЗИ, какие-то процедуры, доставляя этими транспортировками ужасную боль в избитом теле.

А потому что все ее многострадальное тельце оказалось одним сплошным синяком, смотреть на это без содрогания душевного было невозможно, она и не смотрела, потому что почти постоянно пребывала в странном сонно-бессознательном состоянии, а когда пришла немного в себя и смогла-таки рассмотреть, то рассмеялась – она вся была желто-зеленого цвета, какой приобретает синяк, когда уже начинает сходить.

Один раз ее даже возили – через длинный коридор на лифте на другой этаж и еще один длинный коридор – на томографию головы. Как в американском сериале «Скорая помощь», где постоянно кому-то делали ту самую томографию, теперь переставшую быть для Вероники загадочной.

За тридцать дней ее организм исследовали вдоль и поперек и еще раз вдоль, как какую-то археологическую раскопку, имеющую важное историческое и мировое значение. У нее скопилась целая охапка рентгеновских снимков, анализов, еще всяких снимков, еще анализов, заключений врачей к снимкам и анализам.

Через тридцать дней врачи махнули на пациентку Былинскую рукой с большим сожалением, как ей показалось, не обнаружив у нее никаких патологий или серьезных травм и заболеваний. Но из больницы так и не выписали, надеясь, наверное, что-то все-таки найти, и продержали еще двадцать дней.

Голова болела все время. Тяжело, тягуче, то тупой, ноющей болью, то какими-то взрывами. На тридцать пятые сутки боль стала проходить, постепенно затихая, и, наконец, затихла.

Находясь в больнице, Ника переживала: как там дедушка?

Просто ужасно переживала!

Он ее ждал в этот день, и сообщить ему о том, что с ней произошло, некому, и телефона у него нет, а чтобы позвонить – надо идти на станцию. Он, конечно, ходил, звонил ей, она точно знала, и сейчас, наверное, ужасно беспокоится и места себе не находит.

Милке о дедушке Вероника не стала рассказывать, ни к чему, раз это была всю жизнь его с бабулей тайна, пусть пока ею и останется, а там посмотрим. Но как ему передать, что она жива и, в общем-то, относительно здорова?

Как только Веронику доставили в больницу, ее спросили, кому надо сообщить, но не могла же она сказать про дедушку и назвала телефон Милки.