Странные женщины - Елена Белкина Страница 8

А ведь подумает, что и правда люблю. То, что дрался из-за нее, ей донесут или уже донесли. И в любви признался. Все, скажет, парень по уши влюбился, бедный, бедный. Ну и пусть думает. Даже интересно, как она себя поведет.

Ладно, это дело десятое. Главное было вечером. И ночью. Я любимой маме сказал, что меня на день рождения пригласили, а это далеко, так что я ночевать останусь, завтра все равно воскресенье. У нее какие-то свои проблемы, она запросто согласилась, а Петрович права голоса не имеет. И я пошел к Лизе.

Мы все кто где живем, то есть наш класс. Гимназия все-таки престижная, и так далее. Утром улица забита: папаши деточек в школу привозят. И с каждым годом машин все больше. И мамаш за рулем все больше. Цивилизуемся. Я-то пешком хожу, рядом живу. Я да Вика. И Лиза еще, к которой я собрался. Она живет с родителями в другом районе, но тут у нее бабка, чтобы оттуда не ездить, она у бабки живет. Бабка спит шестнадцать часов в сутки. То есть она и вообще любит поспать, а ей прописали еще какое-то лекарство, один знакомый Лизы из мединститута дал ей сильное снотворное. Та в девять часов вечера его выпьет и спит до девяти часов утра. Глухо спит, не просыпается. Можно над ухом выстрелить, музыку можно так включить, что соседи с десятого этажа на третий прибегают с криками, а она спит. В девять встает, пьет чай, в десять идет в магазин за продуктами, потом обед готовит, сама ест и Лизе оставляет, чтобы из школы пришла и поела. И в час ложится вздремнуть и спит до пяти. Потом опять чай пьет, телевизор смотрит — и в девять опять на боковую.

Вот жизнь! Иногда я завидую. В общем у Лизы полная свобода. И она ею пользуется. Про нее всякие слухи распускают, будто она чуть ли не на панели стоит. Это вранье. Лиза просто ни в чем себе не отказывает, она любит, когда компании у нее дома, и она раз в неделю в кого-то влюбляется. Характер такой. То есть она стопроцентная женщина, и она мне нравится. То есть это то, что мне нужно. Я у нее не раз бывал, но как-то все… Как-то не получалось. И вот мне надоело. Она мне нужна. С ее помощью я перешагну порог к Маше.

И вот я к ней пришел. Пришел, она одна, бабка еще не спит. Ну, сидим, говорим, а я ее осматриваю, будто заново, и убеждаюсь: да, нравится она мне. Очень. Потом Лиза бабке дала лекарство и та уснула. А Лиза все ходит туда-сюда, решила вдруг какие-то мелочи убрать.

Я говорю: ты не мельтеши, сядь ко мне на коленки, отдохни. Она отвечает: жуть, какой ты смелый стал. С Везовым даже подрался. Что с тобой?

Ерунда, пустяки!

А у самого, между прочим, и синяки, и губа не прошла еще. Но все это на лице так разрисовалась, что лица не испортило. Наоборот, необычный вид какой-то стал. Лизе нравилось, я это видел. И она садится ко мне на колени, за шею обняла, ногами болтает.

Я говорю: ты мне уже сто лет нравишься.

Она говорит: я всем нравлюсь.

А сидим на диване. Я уже прикидываю мысленно, как я ее сейчас… Начал в шею целовать, потом в губы. Она тоже, и так здорово, что кошмар. Я окончательно понял, что она мне нравится. И уже ее на диван, тут звонок. Я говорю: не открывай, а она говорит: а вдруг кто пришел, кто мне нужен? Вот логика!

Явился этот самый медик из мединститута, студент, я его и раньше встречал. Принес бутылку вина, но я не стал пить, Лиза тоже, хотя в общем-то не отказывается обычно. Я почему-то подумал, что это хороший признак. Студент умничает вовсю. Выпендривается. Он говорит, что национал-патриот, но я не верю. Просто выпендривается. Начал говорить, что нация окончательно деградирует, если не провести чистку. То есть всех уродливых, сильно больных, тех, от кого потомство плохое будет, надо или уничтожить, или отправить на урановые рудники. И через пять лет нация будет процветать. В общем, гонит пургу, Лиза смеется, а я даже не спорю, просто смотрю на него, как на дурака.

Он мне вдруг говорит: а разве детское время не кончилось, разве вам домой не пора?

Я говорю: кончилось, поэтому вам тоже пора баиньки.

Не смешно, конечно. Мне вообще что-то надо делать с чувством юмора, надо как-то его развивать. У меня его совсем почти нет. Дубовое какое-то. А политику чувство юмора необходимо.

Потом студент еще что-то говорил. Вроде того, что его любимое место — морг. Там он понимает, что человек — уродливое существо. Лизе говорит: вот ты, говорит, сейчас красавица. Личико и все остальное. Грудки красивые, как чашечки. Как пиалы. Ножки стройненькие. Но вот ты помрешь, и уже через два часа будешь полная уродина. Будешь на столе лежать, глаза ввалятся, нос вытянется, щеки втянутся. Грудь станет синяя и каменная на ощупь. Ножки сразу кривенькие станут, тоже синие. Вообще, говорит, у всех трупов ноги кривые.

Лиза кричит: перестань, а сама хохочет.

Я молчу.

Тут опять звонок. Пришел парень, которого я раньше не видел. Назвал себя Жан. Кличка, наверно, такая: Жан. Со мной он познакомился, а со студентом поздоровался — значит, уже знакомы. Жан оказался без комплексов, спросил у меня и у студента: есть деньги? Мы дали ему. Лиза говорит: опять напьешься?

Он говорит: если б их не было, то есть это он про нас, то я бы не пил. Я к тебе пришел, а не к ним. Вечно у тебя орава целая. Прогони их, тогда я останусь и пить не буду.

То есть наглеет на глазах, но студент, между прочим, помалкивает. Даже про любимые свои трупы перестал рассказывать.

Она говорит: ты тут не хозяйничай, и вообще ты мне на фиг не нужен, иди и пей в другом месте.

Он говорит: не могу, я где деньги взял, там и пью, закон вежливости. Ушел и скоро вернулся, и они со студентом стали пить. Лиза слишком добрая. Так нельзя.

В общем, они выпивают, студент начал опять про трупы, но Жан его перебил. И начал рассказывать, как он с какими-то там друзьями, он все имена и клички назвал, штук десять, позавчера нарезались. Это полный кошмар. Ну, собрались, купили водки, напились, кто-то блевал, кто-то с балкона презервативы с водой бросал…

Сколько можно об этом рассказывать? Минуту? Пять минут? Он целый час об этом рассказывал!

А время идет. Я смотрю, они напиваются уже помаленьку. Это хорошо. Но у них все кончилось, они стали у Лизы денег просить. Она не дает.

Я ей говорю: дай мне, я завтра отдам.

Она мне дала, и я сам в магазин сбегал. Прихожу, а там уже еще двое сидят. Обоих знаю: один по кличке Бубен, другой по кличке Дэн. Денис, скорее всего. Сейчас все Денисы Дэнами стали. Это как в урловской группе «Мальчишник», там тоже есть Дэн, они делают вид, что про себя поют. Хотя, может, и про себя. У меня их кассеты нет, потому что полная гадость. Но по радио как-то слышал. Что-то в духе:

Она лежала на кухне, ей было там хорошо,

Но Мутабор знал точно, что она хочет еще,

И он пошел туда, она его любила вовсю,

И он вышел и сказал, что она хочет меня.

Тошнота полная.

Дэн и Бубен как раз из той песни. Простые, как табуретки. Студент хоть и чушь лепит, но иногда все-таки интересно, видно, что у человека мозги есть, а у этих одна извилина на двоих. И тоже принесли выпивку. Лизе, наверно, надоело на них смотреть, она тоже выпила. Я забеспокоился. Время идет, а они все сидят. И ночевать могут остаться. Напьются и упадут, не будет же Лиза их на лестницу вытаскивать. А квартира, между прочим, такая: одна большая комната и две крохотных, в одной бабка спит, другая Лизина. Мы на кухне сидим… Тут кто-то захотел в карты поиграть. Стали играть в карты: Дэн, Бубен, студент и Жан. В покер на интерес.