Мой грешный пират - Рона Шерон Страница 8

– И слава Богу, что не обручены, – пробормотал он сердито. – Я должен отдать это ему, чтобы он узнал об истинной натуре своей невесты.

– Окажите любезность. – Она снова рассмеялась. – Вы не представляете, как глупо выглядите, если учесть, что Том – мой брат.

Это его доконало.

– Ваш брат?

Он толкнул дневник по столу в ее сторону. Аланис взяла его.

– Том – мой младший брат. Он трагически погиб пять лет назад на дурацкой дуэли.

Эрос помрачнел.

– Мои соболезнования. И у вас больше нет сестер и братьев? А родители?

– Умерли, когда мне было двенадцать. Нас забрал мой дед.

Зачем она рассказывает пирату историю своей жизни?

– Должно быть, было одиноко, – заметил он, не спуская глаз с ее лица.

– Хуже, чем одиноко. Но у меня были Том и Лукас, когда возвращались из школы.

– Силверлейк знал вашего брата?

– Они были друзьями. Так что представьте себе, каким олухом выглядели бы, если бы показали Силверлейку эти изобличающие доказательства моей неверности.

Аланис улыбнулась.

– Я не хотел. Приношу извинения. Прошу простить мою грубость.

– Я прощаю. Но не прощаю чтения моего дневника! Вы должны были тотчас же вернуть его.

– Может, мне хотелось удовлетворить свое любопытство, – заметил он, явно уязвленный. – Но я готов искупить свою вину. Скажите как.

– Избавьте меня завтра от совместного ужина.

Это был их последний день.

Эрос напрягся.

– Нет.

– Наказание не выбирают, – заявила она.

– Просите о чем-нибудь другом.

Окинув взглядом его твердо сжатые челюсти и решительный блеск глаз, она ответила отказом:

– Нет.

Его черты изобразили досаду.

– Ваше желание будет исполнено.

– Благодарю.

Чем меньше времени она проведет в обществе этого неотразимого итальянца, тем лучше, решила Аланис.

– Ваш дед, похоже, слишком мягко обходился со своей внучкой, – заметил Эрос после продолжительного молчания. – Он знает, что вы читаете Овидия?

Ее знакомство с римским поэтом было как раз обусловлено эксцентричными взглядами деда на женское образование. Ни одной благородной английской леди не разрешалось читать то, что читала Аланис.

– Вы ведь читали Овидия. А почему мне нельзя? – упрямо спросила она, чувствуя, что краснеет.

– В самом деле, почему? – усмехнулся Эрос. – Причина, по которой мужчины не позволяют женщинам повышать свое образование, зиждется на страхе и глупости. Женщины и без того имеют слишком большую власть над нами, бедными мужчинами, и мы боимся, что если вы будете знать все, то окончательно поработите нас.

Его замечание смягчило Аланис и заставило улыбнуться.

– Мне даже трудно представить, чтобы женщина поставила вас на колени.

– Вас бы это удивило?

От его мрачной улыбки она затрепетала и, преодолев чувство робости, сказала:

– Я слышала, что пираты грабят, мародерствуют, убивают. Опровергните хоть один из этих ужасных слухов.

– А с чего вы взяли, что это слухи? Может, это правда?

Разочарованная его уклончивостью, Аланис ответила:

– Я четыре раза обедала в вашем обществе и ни разу не видела, как вы рвете зубами части тела и пьете свежую кровь.

Эрос расхохотался.

– Это то, что вы обо мне слышали?: Бедняжка, выхваченная из приличного общества, вынужденная обедать за одним столом с грязным чудовищем.

– Вы не чудовище. Вы хорошо образованны, ваши манеры безупречны, окружающая обстановка свидетельствует об изысканном вкусе.

– Любой человек стремится к лучшему в этой жизни. И то, что я не виконт, – он взмахнул рукой, – не означает, что я невежда. Чтение – удобный способ коротать время на море, кариссима.

От этого слова сердце Аланис учащенно забилось.

– Дело не только в этом, – произнесла Аланис. – Вы держитесь с достоинством. Я бы сказала, с королевским достоинством.

Она была готова поклясться, что он поморщился, но, когда ответил, его голос прозвучал ровно и спокойно:

– Вы пришли к такому выводу всего после двух дней наблюдения? В нашем мире, Аланис, не имеет значения, принц ты или нищий, добрый или злой. Гораздо важнее, что уготовано тебе судьбой и как ты этим распоряжаешься. Я иду избранным мною путем.

– И все же защищаете мир от французской тирании, – произнесла Аланис и тихо процитировала: – «Бандит, как лев, что рыщет по Ливану. Его дом – острый кремень, и на вершине скалы стоит пятнистый леопард, как страж его дома, ибо он лютый человек, колдун, которого даже дикари боятся». Вы вышли из мира, который не многим отличается от моего, но живете в уединении.

Аланис влекло к Эросу так же сильно, как его влекло к ней.

– Ведь вы меня не боитесь, Аланис, не так ли? Хотя должны бы. Вы видите то, чего не видят другие, но по наивности не понимаете, что именно видите.

– Тогда объясните мне, – прошептала Аланис.

– Теперь уже поздно. – Он подошел к ней. – Ваша служанка может вбить себе в голову, что я причинил вам зло, и станет об этом болтать.

Эрос отвел глаза. Аланис посмотрела на пол:

– Мой цветок.

Подобрав стебелек, Эрос протянул его ей. Их взгляды встретились. Произошедшая в нем перемена была молниеносной и гипнотизирующей. Голодный взгляд в глазах, исходившее от него мощное желание – все это напомнило ей хищника, вышедшего на ночную охоту. В этот момент он походил на леопарда, который готовился к прыжку.

Аланис почувствовала, что Эрос хочет ее поцеловать. Сердце ее учащенно забилось. Она жаждала этого поцелуя.

– Измените свое решение, не отказывайтесь поужинать завтра со мной, – едва слышно произнес он.

Так и не дождавшись поцелуя, Аланис разочарованно ответила:

– Не вижу в этом смысла. Мое решение остается в силе.

Заходящее солнце окрасило пурпуром небо на горизонте. Прохладный бриз раздувал паруса. Тишину нарушил взрыв смеха. Оторвав глаза от морского пейзажа, Эрос пронзил Джованни суровым взглядом:

– Над чем смеешься?

Стоя за штурвалом, Джованни скосил глаза на капитана и хмыкнул.

– Над тобой. Не могу припомнить, чтобы видел тебя в таком возбужденном состоянии. И все из-за маленькой леди.

– Болван. – Оторвавшись от перил, Эрос направился к ящику с апельсинами и, выбрав один побольше, опустился на канатную бухту. – Надменные девицы мне не по вкусу. Не могу дождаться, когда избавлюсь наконец от нее и от ее шумной служанки, В жизни не встречал такой холодной женщины. Сочувствую Силверлейку.