Несбывшаяся весна - Елена Арсеньева Страница 8

Картина с крутого склона, на котором замерла «эмка»,открывалась и впрямь внушительная: повсюду, насколько хватало глаз, пролеглитраншеи, в которых работали землекопы. Никакой техники – ни тракторов, нибульдозеров, ни экскаваторов, – только люди. Очень много женщин – в ватниках,юбках, по большей части в сапогах, кое-кто – в ботинках, даже в валенках скалошами. Головы обмотаны платками, лица угрюмые, на руках брезентовые рукавицыили обыкновенные варежки. В руках – ломы, лопаты, кирки. Все в грязи: снег,выпавший очень рано, еще 19 октября, смешался с землей. Поляков подумал, чтовторая танковая группа Гудериана находится сейчас всего в 180 километрах отюга-западной границы области. Отсюда, от Кузнечной пристани, до той границыоколо сотни километров. Угроза прорыва вполне реальна. Надолго ли задержаттанковую армию эти валы, брустверы, окопы? Он знал, что из-за спешки инаступивших холодов (земля неудержимо промерзала, копать становилось с каждымднем все труднее) рвы обычным способом, по всему объему, уже пересталиотрывать, теперь их делают более узкими и глубокими: шириной до двух и глубинойдо трех метров. Теоретически в сочетании с земляным валом между рвамивозводимые сооружения должны послужить препятствием для танков. Но насколькосерьезным? Смогут ли они задержать колонны Гудериана дольше, чем на час-другой?И что станется с работающими здесь людьми в случае прорыва? Кто-то позаботитсяо том, чтобы заранее вывезти их, или они будут брошены на произвол судьбы?

В Стране Советов, которую Поляков привык ненавидеть, онпрожил бо́льшую часть своей жизни и знал ее достаточно хорошо. Да кому онинужны, все эти женщины, девушки, пожилые мужчины, юноши, мобилизованные вучебных заведениях, на заводах, в больницах Энска, пригнанные сюда с колхозныхполей, где закончилась в рекордные сроки уборка урожая? Кто защитит их?

Да никто, был убежден Поляков. Хорошо, если при угрозепрорыва сюда успеют перебросить воинские части, которые вступят в бой с фашистамии задержат танки. Тогда у строителей появится хоть какой-то шанс спастись. Нопока переброска произойдет… Нет, войска опоздают как пить дать. Да и нет сейчасв области частей, способных сдержать натиск танковой армии фашистов. Вот уж чтоПоляков знал совершенно точно.

В случае чего эти люди обречены.

Тоска вдруг подступила к горлу – как уже не раз случалось сначала войны. Так было, когда он слушал неуклюже составленные сводкиСовинформбюро. Иной раз, казалось, они носили просто издевательский характер.Сообщалось, что отдали, положим, Орел, или Мариуполь, или Сталино – сердцеДонбасса, Киев, Кривой Рог, Николаев, Днепропетровск, Одессу. Невыносимотяжелые потери, но о них больше не говорилось ни слова, зато подробноописывались действия какого-нибудь партизанского отряда, который уничтожил…двух немцев. Конечно, это была все та же самая жизнь впотьмах, которую еще в17-м году устроили для народа большевики, и привыкнуть к этому следовало давно.Поляков и привык, но сейчас… сейчас не мог найти себе места от обиды за народ,который вот уже почти четверть века влачил на себе позорное ярмо – и не хотелосвободиться от него.

Тоска брала его, когда он слышал на набережной Жданова плачженщин, провожавших сыновей и мужей на фронт. Мужчины шли и пели. «Чего онипоют?! – зло думал Поляков. – Неужели станут умирать за эту Россию?»

Тоска брала, когда он смотрел вслед вереницам автомобилей,шедших через Энск из Москвы. Столица спешно эвакуировалась, причем первым,похоже, уезжал руководящий состав: шли все больше «ЗИСы» да «эмки». Какой-томальчик на улице сказал: «Папа, Москва приехала в Энск. А где же теперь будетЭнск? Его совсем не будет?»

Никто даже не улыбнулся – люди стояли с угрюмыми,отчаявшимися лицами. Поляков мельком поймал свое отражение в витрине магазина –у него было такое же выражение неизбывной тоски в глазах, как у всех остальных.

И не передать словами, какая тоска взяла Полякова, когда онслучайно услышал в распределителе разговор двух военных командиров о том, что вЭнске открылись после войны новые нелегальные бардаки с девочками шестнадцати-семнадцатилет. Плата за ночь с закуской – сто рублей. Те командиры собирались ночью идтив один из таких домов.

Поляков немедленно потребовал предъявить документы и потелефону вызвал милицию. Ну что ж, одним притоном в Энске станет меньше, но чтоизменится?!

Потом он ругал себя за то, что ввязался в это дело. По идее,чем хуже, тем лучше! И не наплевать ли ему на каких-то чужих, незнакомыхдевочек-проституток – ему, брату своей сестры?

Он не почувствовал никакого облегчения, арестовав двухпотаскунов с командирскими петлицами. Но, хоть убейся, знал, что не могпоступить иначе. Не мог справиться с собой.

И точно так же он не мог справиться с собой и со своейтоской сейчас, глядя на огромную массу людей, в случае чего обреченных насмерть.

Впрочем, Поляков тут же уверил себя, что из всей толпывозможных жертв его интересует только один человек, которого он собираетсянайти здесь и увезти с собой.

Он не сомневался, что придется трудно. Нет, не потому, чтоэтого человека могут не отпустить: в конце концов, Поляков обладаетдостаточными полномочиями, чтобы под предлогом государственной (а как же, небольше и не меньше!) необходимости забрать с собой всего одного человека.Другое дело, что тот сам может отказаться ехать. И нет такой силы, котораязаставила бы его переменить решение.

Но все же Поляков надеялся, что уговорит его уехать отсюда.

Только надо отделаться от Тарасова. Хотя бы ненадолго.

– Слушай, брат Тарасов, – сказал Поляков задушевно,выбираясь из автомобиля. – Давай-ка смотайся в село, поищи какое-никакоестроительное начальство и волоки его сюда. А я посмотрю, как тут дела обстоят,побеседую с народом. Давай-давай. А то знаю я эту руководящую братию, начнутглаза цифрами замазывать. Я только себе доверяю.

И, не дожидаясь ответа, пошел, вернее, поехал с косогора покрутому скату.

Он рассчитал правильно: Тарасов следом не побежит, не броситмашину без присмотра. Поедет в село, никуда не денется! Час на рекогносцировкуесть, не меньше часа.

Было скользко чертовски, или просто место для спуска Поляковвыбрал неудачно. Он дважды упал и спустился в долину отнюдь не такимщеголеватым майором, каким вышел из «эмки», – шинель на спине была извожена добезобразия. Впрочем, все, копающие вокруг, были куда грязнее. На сапогахналипло по полпуда земли, и Поляков видел, что многие из земляков то и дело,прежде чем поставить ногу на лопату, ее же лезвием счищают грязь с подошв,рискуя разрезать обувь.

– Ах ты, черт! – жалобно воскликнула неподалеку какая-тозамурзанная маленькая женщина. – Опять галошу пропорола!