Танго на троих - Алиса Перова Страница 8

– А-а, наверное, я просто не обратила внимания на её имя, – стараюсь говорить равнодушно. – Ну и зачем мне жить у неё?

– Ох, боюсь, я уже не в том возрасте, дорогая, чтобы заниматься воспитанием детей, да и материально мне тебя одной не вытянуть, – с тяжелым вздохом поведала «бедная родственница».

Вот же старая б… бабка! Да у тебя в ушах и на пальцах бриллианты размером с куриные яйца. Продай парочку, и мы будем пару лет кушать осетровую икру столовыми ложками.

– А знаешь, бабуля, – от моего вступления «бабулю» знатно перекосило, – мне абсолютно фиолетово, где я стану ночевать – у тебя или у твоей доченьки, как там её зовут… Но учиться я буду в своей школе! Андестенд?

Понимания на вытянутой морде – ноль, а в глазах плещется неприкрытый шок.

Что не так? Как видишь, старая кляча, я уже вполне выздоровела, так что хорош манерничать!

– Мы поговорим об этом после, Диана, – с недовольной миной заявила бабка.

– После чего? – скалюсь я.

– После обсуждения данного вопроса с твоей тётей.

– Хорошо, бабушка, – я намеренно делаю ударение на втором слове, и «бабушкины» губки превращаются в куриную жопку. – Кстати, а где мой телефон? – вдруг вспоминаю, а бабка попытается слинять из комнаты.

– Какой телефон, Дианочка? – змеиные глазки забегали, и голос стал неожиданно ласковый.

– А такой, весь из себя мобильный, который мне подарила администрация школы за победу на чемпионате. И этот телефон всё время был со мной, – твёрдо заявляю ей, хотя и не слишком уверена, что он не потерялся в тот самый… ужасный день.

– Знаешь, Диана, я считаю, что юным девочкам совсем небезопасно иметь такие дорогие игрушки, – старая карга попыталась звучать убедительно. – Он ведь был дорогой?

– Был?! Ты говоришь, что он был? – я изо всех сил стараюсь не взорваться. – А можно полюбопытствовать, где же он сейчас – мой дорогой подарок? И кому оказалось не опасно с ним играть?

– О, боже, Диана! – бабка отступает на шаг. – Ты ведь не будешь скандалить из-за телефона, когда у нас уйма других, более важных проблем?!. А об этом мы можем поговорить позднее. Ты, кстати, в школу собиралась… передумала уже? Сейчас я дам тебе деньги на проезд, – и Эльвиру выдуло из моей комнаты раньше, чем я вдохнула воздух для потока возмущений.

Кажется, новые родственнички пришпилили меня, как бабочку. И если я вдруг вырвусь… то как же смогу взлететь на дырявых крыльях?

* * *

В родную школу я вошла с замиранием сердца и впала в ступор, наткнувшись на… мамин взгляд. Прямо напротив входа, утопая в цветах, располагается большая фотография в серебристой рамке. И рядом, прямо на стене надпись: «Мадам, Вы навечно в наших сердцах!» Я стою не в силах пошевелиться и отвести взгляд от маминых глаз… и такой счастливой улыбки. И молча проживаю заново наш самый счастливый и самый несчастный день.

– Ох, ты ж господи, деточка ты моя, – техничка, всегда угрюмая и ворчливая тётя Фая, ласково обнимает меня, гладя по спине, и осторожно подталкивает к лестнице, – иди, милая, иди… чего тут стоять-то, мучиться.

Я заторможенно ей киваю и медленно поднимаюсь по лестнице на второй этаж.

Кабинет директора приоткрыт и оттуда доносится громкий голос Шерхана – он говорит по телефону. Как это странно – мамы нет, а жизнь почему-то продолжается. А Шерхан… Ведь он так её любил!.. А теперь занят какими-то делами, звонками, будто не было никакой любви… и мамы будто не было. В школе ведь все любили мою мамочку, а сейчас живут спокойно, веселятся над какой-то ерундой, словно и нет никакой трагедии…

Я не заметила, когда голос в кабинете стих и дверь отворилась. Очнулась лишь от мягкого прикосновения к плечу. Шерхан осторожно взял меня за руку, завёл в свой кабинет и, плотно прикрыв дверь, предложил присесть.

– Как ты, Диана?

Я пожимаю плечами и честно отвечаю:

– Не знаю, как-то странно… Все живут и радуются, а мамы нет. Всем всё равно? Это разве справедливо, Денис Павлович?

Шерхан тяжело вздохнул, подбирая слова.

– Нет, девочка, поверь, здесь всем не всё равно. Вся школа скорбит, ведь мама твоя была нашим солнышком, а теперь у нас в школе случилось затяжное затмение. Просто твоя боль, Диана, намного глубже, ведь ты потеряла самого близкого человека. Сейчас тебе сложно это понять, но просто поверь, что жизнь продолжается, и твоя мама точно не хотела бы видеть тебя такой подавленной. Я ведь и сам никогда не перестаю о ней думать, но у нас с тобой есть обязательства в этой жизни и нам никак нельзя опускать руки. Понимаешь? А память о нашей Мадам всегда будет с нами, и будет продолжать жить в наших сердцах. Ты веришь мне?

Я отрицательно качаю головой – нет, не верю… не понимаю.

– А ты знаешь, Диан, у нас же совсем беда с французским языком! Веришь, никак не получается найти нового преподавателя, потому что ученики бойкот объявили – никого после Мадам не воспринимают.

Так странно – слышать от Шерхана это «мадам», но на сердце вдруг потеплело – «никого не воспринимают». Значит, её помнят и любят.

Мы ещё долго обсуждаем школьные проблемы, моё возвращение и снова говорим о маме. А ещё Шерхан мне сообщил, что я больше не смогу вернуться к нам домой, в нашу с мамой комнатку в общежитии. Потому что теперь в ней живут чужие люди, а все вещи якобы забрали наши родственники.

Это бабка, что ли? Вот ведь старая стервятница – ищи теперь эти вещи! Я рассказала Шерхану об этой змее и о пропаже телефона, а он неожиданно подорвался с места. Схватив свой портфель, Шерхан выудил из него мамочкин простенький и старый мобильник.

– Вот, отвоевал его в милиции. Хотел на память себе оставить, но теперь вижу, что тебе он нужнее, – застенчиво проговорил он, протягивая мне телефон, а я прижалась к его груди и заплакала.

Так мы и просидели с Шерханом в его кабинете со слезами и воспоминаниями до конца уроков. Встречаться сегодня больше ни с кем не хочется, и Шерхан вызвался отвезти меня пообедать, а затем подбросить домой к ненавистной бабке.

2

Живёт Эльвира почти в центре города в двухуровневом доме, огороженном высоким забором. После смерти моего деда вдова была безутешна целых три месяца, а потом её утешил настоящий полковник и забрал к себе за высокий забор. У тёткиной семьи отдельная квартира, а трёхкомнатную сталинку бабка уже давно сдаёт большой армянской семье. И это в то время, когда мы с мамой столько лет ютились в десятиметровой тесной комнатёнке общежития, на самой окраине города.

Я попросила Шерхана не подвозить меня к самому дому. Ещё не поздно и мне захотелось пройтись пешком. Сегодня четверг, и мы договорились с директором, что к занятиям я обязательно приступлю в понедельник. А о справке для школы он обещал позаботиться сам. Незачем кому-либо знать, где именно восстанавливали моё душевное равновесие в период моего отсутствия в школе. Ещё Шерхан приобрёл для меня новую сим-карту и пообещал регулярно пополнять баланс. И, пресекая на корню моё смущение, серьёзно заявил: