Причуды богов - Елена Арсеньева Страница 8

Впрочем, хотя прежде руки Юлии не раз просили,родители не неволили ее в выборе – точнее, в отказах. Так, одномуимператорскому курьеру, человеку премилого обхождения, с порядочным состояниеми связями при дворе, она отказала лишь из-за его фамилии – Пивововов. Если вмужском роде это звучало более или менее забавно, то в женском – Пи-во-во-во-ва– просто чудовищно! И уехал в Санкт-Петербург бедняга курьер, едва не плача, незная и не понимая, за что была немилостива к нему красавица. А он был всеголишь такой же, как все, всего лишь богат, хорош собою, словом, завидный жених,и это вызывало два чувства у своенравной девицы: скуку и неприязнь.

О, родители могли позволить себе не неволитьдочь! Юлия до сих пор толком не знала, в шутку или всерьез отец к месту и не кместу вспоминает своего боевого друга, графа Белыша, с которым шел вдвенадцатом году от Москвы до Парижа, а потом, отыскав во Франции похищеннуюАнгелину с Юленькой, обменялся с сотоварищем словом помолвить свою дочь с егосыном, которому в ту пору было всего семь лет. Впрочем, и невеста недалеко ушлаот жениха: ей и года не было во время той заглазной помолвки! И хотя с тех порни единого разочку не объявлялись ни старый, ни молодой Белыши в домеаргамаковском, Юлии не больно-то легко было жить под дамокловым мечом могущегобыть отцовского безоговорочного заявления: «Известно ли вам, милостиваягосударыня, что вы выходите замуж?..» Такие заявления в те поры были обычнымделом, и Юлия могла почитать себя счастливой хотя бы оттого, что знала фамилиюсвоего нареченного! Ей хотя бы не предстоит услышать жутковатого окончанияфразы: «…а за кого – узнаете после!» И все-таки она не могла поверить, чтотакая судьба ей уготована. Выросшая в семье, вековым заветом которой быласмертельная, обоюдоострая любовь, многажды слышавшая истории жизней ЕлизаветыЕлагиной, Марии Строиловой и матери своей Ангелины Корф [18], Юлия доподлиннознала: на меньшее, чем продолжение семейных традиций, она не согласна. Она неуподобится множеству своих подруг, которые уверены, что любовь – лишь несуществующая в реальности тема для разговоров и стихов модных Гюго и Мицкевича,а потому скорее готовы были выйти замуж без любви, чем остаться в старых девах:мол, сама соскучишься и всем наскучишь! Она будет ждать, искать, надеяться! ИАдам, романтический красавец, всего лишь поцеловавший ее руку, но так, что онапотом всю ночь видела буйно-страстные сны, показался ей именно тем героем, оком смутно грезила душа.

Конечно, и помыслить невозможно было, чтобыотец позволил ей не то что замуж – на свидание к Адаму идти! Да и тот, конечно,еще сто раз подумал бы, прежде чем подойти к столу в «Вейской каве», когда бызнал, что за ним сидит не какая-то перепуганная хорошенькая паненка, а дочьвсевластного генерала Аргамакова! Разве что начальник варшавских жандармовРожнецкий стяжал более неприязни в Польше, чем этот генерал от кавалерии, в1813 году бравший Варшаву воистину огнем и мечом, теперь – один из ближайшихдрузей великого князя Константина Павловича, ненавидевший даже упоминание оРечи Посполитой и не скрывавший раздражения ко всему, что казалось ему чуждымрусской жизни!

В отличие от отца Юлия никакой особой беды впольском гоноре не видела. Разве просто расстаться с воспоминаниями о быломмогуществе Великой Польши?! И потом, разве справедливо, к примеру, что Франция,зачинщица войны, осталась независимой, просто сменила диктатора на законного,Богом данного монарха, а Польша вовсе утратила волю свою и была насильственноразделена между победителями?! Понятно, что поляки не жалуют русских, видя вних захватчиков. Впрочем, чем так уж особенно хуже жизнь в Варшаве, чем жизнь,скажем, в Москве, было бы затруднительно определить даже самомунедоброжелательному взору.

Рассуждая так, Юлия не учитывала одного:французы для русских были чужаками, поляки же – братьями, предавшими братьевсвоих в последней войне… Как предавали, впрочем, нередко и в века минувшие,снюхиваясь то с турками, то с немцами, то с ливонцами, то со шведами – лишь быпосильнее уязвить Россию во имя удовлетворения того самого ненасытногопольского гонора, который вошел в пословицу. Юлия была слишком молода и, честносказать, еще глупа, чтобы видеть в каждом частном поступке или чувствеотражение вековой неприязни двух славянских народов. Она знала одно: ей безумнонравился Адам, однако не видать его как своих ушей, ежели положиться на добруюволю отца – да и самого Адама. «Что бы ни говорили о возвышающей силе любви,все любят ради себя, а не ради того, кого любят!» – думала Юлия. Вот он,вожделенный случай взять наконец свою судьбу в свои руки, распорядиться ею, какжелательно! А если ради этого нужно пойти на небольшой обман – за чем делостало?!