Горькие травы - Кира Козинаки Страница 8

Перевожу взгляд на глаза, опять возвращаюсь к губам, судорожно сглатываю.

Наверняка он хорошо целуется. Ведь плохо целоваться с такими губами было бы преступлением. Самым настоящим грехом.

Уголок его рта ползёт вверх, а я никак, никак не могу оторваться.

А потом совсем рядом что-то бухает, взрывается, слишком ярко и громко, и я вздрагиваю, вырываясь из оцепенения. Кто-то запустил фейерверк с пятачка прямо под окнами, и синий огненный шар кажется таким близким, что до него можно дотронуться рукой. Невероятно зрелищно, но очень не вовремя.

— И эти люди ещё жалуются, что денег нет, — недовольно ворчу я, тоскуя по упущенному моменту. — А потом двое суток из всех щелей фигачат фейерверки.

— Но красиво же, согласись, — с появившейся в голосе хрипотцой говорит он, и меня бросает в дрожь.

— Очень красиво, смотрела бы вечно, — бормочу в ответ, снова скользнув взглядом по его губам. Не уверена, что имею в виду фейерверки. — Но холодно, я схожу за куртками.

— Давай я схожу. Жди здесь, я скоро вернусь.

Оставшись на балконе одна, я обхватываю себя руками в попытках согреться и успокоиться и несколько раз очень, очень глубоко вдыхаю и выдыхаю. А потом улыбаюсь. Я не эксперт в любовных делах, но мне кажется, то, что происходит сейчас между нами, и называется химией. Взаимное притяжение на физиологическом, эмоциональном и даже интеллектуальном уровне, ядерная смесь звуков и запахов, шуток и желания делиться случайными фактами о себе в лучших традициях эффекта попутчика, недосказанности и двусмысленности. И всё это мне нравится.

Он возвращается мгновение спустя, на нём его куртка, в руке мой пуховик.

— Мы с твоим великом чуть не покалечили друг друга в потёмках.

— О боже, с ним всё в порядке? — хватаюсь за сердце.

— Интересные у тебя приоритеты.

— С великом я знакома ближе, — виновато улыбаюсь и пожимаю плечами.

Он, как галантный джентльмен, предлагает помочь мне надеть пуховик, расправляет его и по правилам этикета встаёт чуть правее, а я, едва удержавшись, чтобы не сделать книксен, отвожу руки. И только тут понимаю, что моя реплика про близкое знакомство вполне могла сойти за намёк.

И, кажется, сошла.

Потому что я слышу шелест пуховика, опускающегося на плетёное кресло сбоку, и меня тут же обнимают сзади, укрывают полами куртки, обхватывают руками и прижимают к себе.

От неожиданности вздрагиваю, замираю, напрягаюсь. Чувствую спиной тёплую твёрдую грудь. Сердце колотится, но я не могу понять, чьё именно. Держит крепко, но нежно и бережно, и я медленно расслабляю мышцы, отдаюсь этим объятиям.

Он утыкается носом мне в макушку и шумно втягивает воздух. А мне вдруг приходит в голову, что мои волосы, возможно, пропахли Сонькиными вишнёвыми сигаретами, пока я хвостиком ходила за ней не балкон, не желая прерывать важные женские беседы.

— Я пахну табаком, наверное, — тихо, почти шёпотом, говорю я.

— Ты очень хорошо пахнешь, — шепчет он в ответ.

Решаю не уточнять, чем именно, потому что он склоняет голову к моему плечу, прерывистая струйка горячего дыхания скользит по щеке, мочку уха легко царапает щетина, и это вдруг так волнующе, что я закрываю глаза. Он снова втягивает носом воздух где-то между прядей моих волос, и я медленно откидываю голову, позволяя ему коснуться щекой моей щеки, едва заметно дотронуться губами до тонкой кожи за ухом. Поток обжигающего дыхания, такой яркий на контрасте с морозным воздухом из окна. Очень робкий поцелуй в шею, и я непроизвольно вздрагиваю. Расценивает это как знак одобрения и целует снова, теперь увереннее. И ещё раз. Скользит губами по коже, обхватывает ими мочку уха, касается языком, брякает зубами по маленькой серёжке. Снова возвращается к шее и покрывает медленными поцелуями все напрягшиеся мышцы.

Это слишком чувственно. Слишком интимно. Слишком восхитительно для дрожащей от удовольствия меня, которая ещё даже не знает, есть ли привкус мёда на его губах. Поэтому я поднимаю голову и, не открывая глаз, тянусь к нему, упираюсь в колючий подбородок, судорожно вздыхаю, а потом нащупываю его тёплые, мягкие губы. На секунду мы замираем, словно боясь сделать этот шаг, а потом он осторожно обхватывает мою верхнюю губу, а я, послушно приоткрыв рот, подаюсь вперёд.

И это самый нежный и ласковый поцелуй на свете. Но его достаточно, чтобы почувствовать, как внизу живота завязывается замысловатый морской узел. Ещё один поцелуй, уже чуть увереннее, а потом по моей губе скользит осторожный язык, и я тут же отвечаю взаимностью.

Я была права: он чертовски хорошо целуется, пусть и без медового привкуса, зато с остро-сладким, перечно-ананасовым. И мне хочется пить эти поцелуи, поэтому на секунду отстраняюсь, чтобы повернуться к нему лицом и снова поймать ртом его губы, смять их своими, слизнуть последние крупицы чёрного перца, выдохнуть тихий стон.

Он опять закутывает меня в свою куртку, а я закидываю руки ему на плечи, жмусь всем телом, выгибаюсь, вытягиваюсь податливой струной, и наши языки двигаются так безумно, словно повторяют завязывающиеся внутри меня морские узлы. Фламандский, скорняжный, брам-шкотовый.

Чувствую его ладони на своей талии, тельняшка задирается, и ледяные подушечки пальцев сползают на обнажившуюся полоску кожи на пояснице. Вздрагиваю скорее от неожиданности, но мозг интерпретирует этот сигнал иначе и посылает волну крупной, заметной дрожи по всему телу.

Он отрывается от моих губ.

— Замёрзла? — шепчет, но я уже превратилась в кисель и даже глаз открыть не могу, лишь утыкаюсь носом ему в шею.

Я хочу ещё этих поцелуев, этих чудовищно прекрасных поцелуев.

Он снимает со своего плеча мою руку, ведёт в комнату и плотно закрывает балконную дверь. Толстый стеклопакет отрезает нас от шума улицы, кричащих людей, залпов фейерверков, слепящих огней, и в тёмной спальне мы остаёмся наедине со своими желаниями. И с кроватью.

Но я решаю дать ему последний шанс.

— У меня ноги не побриты, — говорю, ожидая увидеть на его лице всё что угодно, вот вообще всё.

А он только притягивает меня к себе и целует — быстро, рьяно, сочно.

— У меня тоже, — отвечает, на секунду оторвавшись от моих губ, и я…

Я стаскиваю куртку с его плеч, он помогает, скидывает её прямо на пол у балкона. Нащупываю край его футболки, ныряю под неё руками, крадусь пальцами по спине, исследую их кончиками твёрдые мышцы, прижимаюсь сильнее, а его ладони лежат на моей шее — там, где ещё пламенем горит кожа от недавних поцелуев.

Отстраняется, чтобы закинуть руку за спину и одним движением стянуть футболку и рубашку через голову. Я жадно рассматриваю его грудь в отблесках уличных огней — широкую, рельефную, с высушенными мышцами и тёмными бусинами сосков, к которым так и хочется прикоснуться, но вместо этого я подношу руку ко рту и прикусываю костяшки пальцев. А в голове снова появляется противно зудящая мысль, что он слишком хорош для меня.