Мышьяк за ваше здоровье - Елена Арсеньева Страница 7

– У тебя денег, случайно, нет? – спросила Нина, ленивопроводя пальцем по груди Александра. – А, май лав? Как насчет маленькой денежкидля твоей хорошей девочки?

– На мороженку? – отозвался Александр, убирая ее руку (онбоялся щекотки) и изо всех сил стараясь говорить спокойно, хотя в душемгновенно взвились вихри. Не в деньгах было дело, не из-за них он завелся спол-оборота… хотя нет, именно из-за денег. Вернее, из-за этой Нинкиной манерыначинать подобные разговоры тотчас после любви. Как будто она не понимает, чтотак могут вести себя только продажные женщины? «Я тебе дала, а теперь ты мнедай». Хоть бы какие-то приличия соблюдала, что ли… Не могла подождать дажеполчаса, когда они встанут с постели и, подобно добропорядочной семейной паре,усядутся пить чай? Но в том-то и дело, что они не добропорядочная пара, дажелюбовниками их трудно назвать в полном смысле слова… нет, они просто знакомые,которые встречаются не по любви, а вот именно что для спорадическоготрахен-бахена. Как выражаются в народе – когда приспичит. Ни того ни другую этипоцелуи во имя исполнения некоего обряда прелюдии или вымученно-ласковые словаособо не заводят.

Оба спешат поскорее перейти к делу, но после некоторыхторопливых телодвижений вздыхают с явным облегчением не из-за того, чтодостигли наконец блаженства, а просто потому, что дело сделано и можно неиграть друг перед другом в какие-то чувства, не изображать влечение – лучшеполежать, отдохнуть, потом принять душ, попить чайку, уже с трудом сдерживаяжелание поскорее расстаться – и наконец разбежаться до следующего «когдаприспичит», а это может произойти через неделю, через две, три, через месяц, ато и больше. Как-то раз они не встречались месяца три. И ничего, никто особо нестрадал в разлуке. «И все же… если хоть изредка изображаем некое подобие любви,значит, должны соблюдать определенные приличия, – тоскливо подумал Александр. –Чтобы хотя бы друг перед другом стыдно не было».

Ага, приличия! Не в приличиях дело. Тебе не хватаетромантики. Вернее, этой самой любви… не количества и качества фрикций, а именнолюбви!

Ну и что? Мало ли кому чего не хватает? Тебе – любви, Нинкевон – денег…

– Сколько тебе надо? – спросил он, изо всех сил пытаясьскрыть затаенную обиду.

– А у тебя сколько есть?

У Александра было пятьсот рублей и еще те две зеленыебумажки по сто, полученные нынче ночью. Вот интересно, позвонил бы он сегодняНинке, зазвал бы ее в койку, если бы не было ночного приключения и этих двухженских фигур, одинаково стройных, высоких, одной – со сверкающим золотомволос, другой – со смоляной косою? Они были словно день и ночь и звалисьудивительным именем Анна-Марина…

Стоило их вспомнить – и его снова пробрала дрожьподступающего желания. Встал, набросил тонкий штапельный халат, чтобы Нинка неувидела этого – ведь не ее он захотел так внезапно, зачем же отводить ей ролькуклы из секс-шопа, а точнее, подобия латексной вагины?

– Сколько есть? Пятьсот рублей, – буркнул он, вдруг решив,что не только не скажет ей про доллары, но даже и тратить их не будет. Самоеправильное было бы их вернуть, но стоит только представить, как глупо это будетвыглядеть… Нечего кривить душой: даже если потащишься делать такой нелепыйжест, только лишь для того, чтобы увидеть сам знаешь кого. Но во-первых, нефакт, что увидишь, – скорее всего охранник Серега и за ворота не пустит, аво-вторых, ночь с ее тайнами – это одно, день – другое, он несет иной раз такиеразочарования… Нет, деньги возвращать – кретинство. Если они так уж разъедаюттвое самолюбие, то пусть валяются. Как говорится, на черный день. Кушать баксыне просят, а черный день однажды и в самом деле может наступить.

– Пятьсот? До какого? До двадцатого? – Нина чутьнахмурилась, как бы рассчитывая в уме. – Ладно, дай мне триста пятьдесят,поделим по-братски.

Спасибо, что хоть все не потребовала, смиренно вздохнулАлександр. Все-таки до двадцатого, то есть до зарплаты, еще жить да жить. Новсе равно, он отдал бы ей все, что ни попросила бы. От стыда за себя, за то,что позвал сегодня, звал раньше… за то, что не хочет больше звать, но, можетбыть, не удержится. Вообще-то, по-хорошему, Нинка девчонка нормальная, а если впостели лежит бревно бревном, так, может, в этом прежде всего Александр ивиноват? Но что поделаешь, если в ее присутствии ничего особенного с ним непроисходит? Не звенит …

– Тогда тебе придется подождать, я спущусь вниз в магазин,разменяю. Пятисотка моя одной бумажкой.

– Разменяй, – согласилась Нинка.

– Только сначала в душ забегу.

– Ага. А я пока чайник поставлю.

Александр включил газ, подождал, пока раскочегарится колонка– он любил очень горячую воду, – и влез в ванну. Задернул шторку, направил насебя душ – и подумал философски, что разрядка, даваемая женщиной, – это всеголишь разрядка, снятие статического электричества, а наслаждение – вот оно, этипочти раскаленные струи, омывающие тело, горячий пар, ощущение легкости ичистоты…

– Сашка-а! О-ой, нет, не надо, что вы…

Истерический крик Нины, потом захлебывающаяся скороговорка,потом поток прохладного воздуха, ворвавшийся в горячий кокон, которым толькочто был окутан Александр, – кто-то резким рывком отдернул пластиковую шторку… итотчас он увидел, кто это.

Невысокий, широкоплечий, чем-то смутно знакомый парень –совсем молодой, небось не больше двадцати лет, но весь какой-то потрепанныйжизнью, про таких говорят: «Битый-перебитый!» – держит перед собой Нину,безжалостно заломив ей руку. В руке – пистолет, дуло уперто Нине в висок, какбудто мало этой вывернутой руки, которую и сломать можно, если силу приложить.

Взгляд Александра скрестился со взглядом светло-карихнасмешливых глаз – этому типу с пистолетом было весело! – и он мгновенно понял,что попытка хлестнуть его струей горячей воды из душа будет напрасной: онпросто-напросто прикроется Ниной.

– Саша, ой, Саша… – стонала она, заводя от боли глаза.