Боковая ветвь - Ирина Степановская Страница 66

Она накинула на себя невесомое платье и порадовалась, что не надо летом долго одеваться. Пока он тщательно завязывал кроссовки, она еще успела поставить сирень в хрустальную казенную вазу и с сожалением увидела, что, пока они предавались любви, некоторые роскошные кисти повяли.

— Я завел знакомство с садовником, — сказал Женя, видя ее огорчение, — и завтра у тебя в номере будет стоять целый куст. Он мне сказал, что все равно уже пора всю сирень срезать. Чтоб не торчали летом голые засохшие палки.

Ее умилило, что он еще не научился искусственно завышать цену своим поступкам.

— Спасибо тебе, дорогой! Ну, пошли! Нам пора. — И не без сожаления она вывела его в коридор.

Дежурная по корпусу, ядовито поджав губы, с негодованием наблюдала, как процессия с велосипедом гордо проследовала в обратном направлении. Наташа при этом вспомнила, как она выходила с Серовым после единственной ночи их любви в Лаосе, а о чем думал Женя Кружков, было не ясно.

— Нам пора пойти пообедать, — сказала Наталья Васильевна, посмотрев на часы. — Во-первых, я порядком проголодалась, а во-вторых, если мой муж приехал, то он скорее всего пошел прямо в столовую.

— Я тебя провожу, но сам есть не пойду. Спущусь вниз на набережную и буду крутить педали до вечера. Или подойду к твоему мужу и объявлю, что безумно тебя люблю!

— Ну, Женя! Быть всегда правдивым полезно только в научных исследованиях, потому что в них всякий результат — результат. В обыденной жизни постоянно резать правду-матку — небольшое геройство. Тут ты должен брать пример с меня и с Серова. Ни слова правды за целый день — вот девиз нашего брака! Чем меньше правды, тем лучше!

Выражение ее лица изменилось и стало очень походить на мужнино. Передразнивала она очень умело:

— Ах какая ты умная, Наташа! Ах как я люблю тебя, Наташа! Ах как я хочу, чтобы ты поскорей уехала в очередную командировку, так как развестись с тобой у меня нет сил, а очень хочется перетрахать всех девиц, на которых я положил глаз!

Женя смотрел на нее почти с ужасом. Она продолжала, с горечью скривив рот:

— Вот ты бы мог сейчас подвести меня к нашему столику, раскланяться с мужем, усадить меня рядом с ним и вежливо отойти?

— Нет. Если я подойду к вашему столику, я обязательно набью ему морду.

— Вот видишь. А мой муж мог бы это сделать вполне. Запросто. Из чувства большой любви.

Она вдруг опомнилась и взяла себя в руки.

— Не бери в голову, милый мальчик. Жизнь, к сожалению, очень длинная штука, в ней случается все. А теперь, чтобы не искушать тебя, давай простимся здесь, у порога. То есть у входа в это помещение, которое называется у них «обеденный зал».

Они поднялись по лестнице, с двух сторон усаженной пальмами. Пальмы были везде. Даже в зале между квадратными колоннами, стилизованными под мрамор, они росли в огромных деревянных кадках. Столовая была светла и, как всегда в начале сезона, наполовину пуста. Кто-то поставил на все столы веточки только что распустившихся мелких диких роз. Вячеслав Сергеевич уже пребывал в одиночестве за их столиком у окна и коротал время над свежей газетой и бутылкой пива.

— Ну, прощай, дорогой! — нежно сказала Наталья Васильевна и чмокнула Женю в щеку. — Я очень рада, что смогла доставить тебе хоть минутную радость. И сама получила несказанное удовольствие. Ну, пока. — И, скользнув ласково ладонью по его красной майке, она спокойно пошла к Серову и села напротив. Женя постоял немного в дверях и, схватившись за щеку, осененную поцелуем, ушел.

— Кого это ты зацеловала до зубной боли? — взглянув на опустевший вход, поинтересовался Серов.

— Моего бывшего студента, Женю Кружкова. — В словах Наташи не было вызова.

— Откуда ты его взяла?

— Встретились на лестнице, когда я шла вниз, на пляж. Он теперь не кружковец — врач в летном полку. Между прочим, как раз служит недалеко от моего родного дома.

— Представляю, сколько было пролито в море слез воспоминаний!

— Ошибаешься. Слез мы не лили. Мы пили чай в нашей комнате, — спокойно возразила она и еле сдержалась, чтоб не добавить: «И разбавляли страсть поцелуями», но не решилась и сказала: — И разговаривали об иммунологии.

— Представляю, как красочно ты расписывала ему новые клоны лимфоидных клеток! Но мне кажется, ему было бы приятней, а тебе полезней, если бы вы просто с ним переспали без всякой иммунологии.

Серов почувствовал на себе ледяной взгляд и оторвался от пива.

— А что? Тебе бы новые сексуальные впечатления вовсе не повредили! Я это говорю не как муж, но как врач!

Она еле удержалась, чтобы не запустить в его голову стаканом.

— Ты уж не перебарщивай! Я все-таки твоя жена, а не пациентка!

— Беру обратно свои слова! — Он с головой погрузился в газету, а вместе с ней и в порционный обед.

У Наташи почему-то исчез аппетит.

— Нельзя ли куда-нибудь зайти, чтобы выпить вина?

— Зачем заходить, дорогая, когда все есть с собой! Все, что захочешь! — Он открыл свою спортивную сумку. — Красного или белого?

— Белого, если можно…

— Отчего нельзя? — Он вошел в роль гостеприимного кавказца, и соседи с удивлением стали оглядываться на их столик. — Хочешь белого, хочешь красного, хочешь домашнего розового, — все есть дорогая, что угодно твоей душе!

Щелкнув пальцами, он позвал официантку, и она мгновенно, как из-под земли, явилась на зов с на удивление чистыми бокалами. Молодая женщина в белых брюках за соседним столиком посмотрела на Наташу с явной завистью, а на Серова с заискивающей улыбкой.

«Интересно, с ней он тоже успел переспать?» — машинально, без всяких эмоций подумала Наташа и залпом выпила первый бокал. Алкоголь всегда умеренно действовал на нее. Она от выпитого не краснела и не бледнела, только ее глаза светлели буквально на несколько секунд. Она сидела и молча смотрела на Серова, не думая ни о чем, разглядывая каждую морщинку на его знакомом лице.

— Знаешь, — высказалась она наконец, — я не виню тебя в том, что ты постоянно мне изменял.

— Чего это ты вдруг? — деланно удивился он.

— Я ведь в принципе представляла, за кого выхожу замуж, — продолжала она. — Наблюдала тебя в Лаосе, да ты и сам многое не скрывал. Поэтому, согласившись поехать с тобой в Москву, я морально была готова к твоему отношению к семейной жизни. Правда, я никогда не могла понять, что ты находишь хорошего в этих связях. Из огромного самомнения мне казалось, что я должна для тебя представлять гораздо больший моральный и физический интерес. Я надеялась изменить тебя. Но я уже наказана за свою гордыню и поэтому отпускаю тебя на свободу. Делай что хочешь!

— Послушай, милая… — Он отпил глоток из своего бокала. Эти выяснения отношений ему стали надоедать, но в то же время ему было Наташу жалко. Вино после пива показалось кисловатым, и он хотел поморщиться, но сдержался, иначе она растолковала бы это движение применительно к себе. — Я ничего не могу с собой поделать, но все эти годы нашей с тобой жизни люблю только тебя.