Фортуна - женщина - Уинстон Грэхем Страница 64

Что можно было предпринять? Превратить жизнь в сплошную вендетту, вечное расследование? Не давать покоя полиции? Но разве от этого что-нибудь изменится? Все, на что я мог надеяться, это посмертно защитить честь брата и вернуть себе хотя бы малую долю душевного покоя.

Я перечитал газеты, час назад переданные мне Арнольдом. От них оказалось мало проку. ”Британский археолог утонул в Голландии”; ”Свидетельница утверждает: британский ученый покончил с собой”. А один иллюстрированный еженедельник вспомнил раннюю карьеру брата: ”Загадочная смерть британского ученого-атомщика в Амстердаме”. Наиболее подробный отчет поместила ”Гардиан”: ”Видный британский ученый Гревил Тернер утонул в Амстердаме… Ведется следствие… По свидетельству медиков, труп пробыл в воде три часа… никаких признаков насильственной смерти… Незадолго до полуночи женщина из дома окнами на канал видела, как какой-то человек спрыгнул с парапета. Утверждают, будто доктор Тернер вез с собой интересные находки, ныне изучаемые в Рийкс-музее… Получил образование в Винчестере и Нью-колледже… Выдающийся физик уже в двадцать с лишним лет… позднее занялся археологией и этнологией… Вышедшая в прошлом году монография о долихоцефальном черепе…”

Я отложил кипу газет и перешел к письмам, которые Грейс предоставила в мое распоряжение. Это были самые обычные письма: о погоде, условиях жизни в чужой стране, ходе работ; они изобиловали обычными в переписке мужа и жены бытовыми подробностями. Ничего, что предвещало бы грядущую катастрофу. Одно только бросалось в глаза: некто Бекингем — кем бы он ни был — в последние два месяца занимал в жизни Гревила большое место.

Это имя постоянно мелькало на страницах. Гревил отзывался о Бекингеме как о ”незаурядной личности, одиноком белом человеке, на встречу с которым никак нельзя было рассчитывать в Сурабае. Еще не знаю, что он здесь делает; похоже, в последние годы удача не на его стороне, но какой это интересный собеседник! Хорошо бы встречаться с ним почаще!”

Судя по следующему письму, события получили быстрое развитие. Заболел индонезиец Пангкал, ассистент Гревила, и Бекингем занял его место. ”Бекингем — способный археолог-любитель, который побывал на местах важнейших раскопок в Европе”. Более того, по предложению Бекингема они вознамерились перенести лагерь миль на тридцать в сторону, ближе к месту, называемому Уртини, где намечались раскопки речного русла. Все позднейшие письма имели обратный адрес Уртини, за исключением последнего, в котором Гревил писал: ”Не знаю, что бы я делал во время продолжительной болезни Пангкала без Бекингема. Кажется, я уже писал, что это на редкость башковитый субъект. Возможно, его нельзя отнести к так называемым положительным людям: он отрицает многое из того, что мне дорого. И все-таки я готов с кем угодно держать пари — цитируя Хопкинса, — что у него доброе сердце. Так или иначе, что бы вы ни думали о его человеческой сути (даже если отвлечься от случая в Джандови), его помощь и общество поистине бесценны”.

Я порылся в более ранних письмах в поисках упоминаний о Джандови, но так ничего и не обнаружил.

В самом последнем письме говорилось: ”Какое облегчение — на день-другой очутиться высоко в горах — после этого знойного гадюшника. Дж. Б. тоже со мной. Чем дальше, тем больше он мне нравится. Я не устаю поражаться чувству духовного родства — после столь непродолжительного знакомства. У нас так много общего! Я уговорил его поехать со мной в Англию, чтобы он несколько недель погостил у нас, пока не встанет на ноги и хорошенько поосмотрится, найдет занятие по душе. Надеюсь, ты не будешь против? Он не причинит лишних хлопот. Уверен — ты привяжешься к нему так же быстро, как все, кто его знает”.

Наконец я оставил это занятие, лег и задумался. Сможет ли Бекингем, когда его найдут, пролить свет на причину трагедии? Странно, что он не только не навестил Грейс, но даже не сделал попытки написать. Все ли сделано, чтобы найти его, или полиция обеих стран уже положила дело доктора Гревила Тернера, ФРС ^[6], которого временное помрачение рассудка привело к столь бесславному концу, на полку? Это предстояло выяснить.

Позднее, когда мне удалось-таки уснуть, я видел сон, будто стою под древом жизни, которое цветет и зеленеет, но, присмотревшись повнимательнее, замечаешь, что оно прогнило насквозь. А за ним катятся воды канала; к шлюзу прибило труп мужчины. Сначала я принял его за моего брата; потом мне показалось, будто это отец. А иногда мне чудилось, что это ни тот и ни другой — или и тот, и другой вместе. А вода, омывающая труп, была грязно-желтого цвета — цвета гнили и разложения.