Вдова военного преступника - Элли Мидвуд Страница 64

— Нет же, я ошибалась, я во всём ошибалась! Я просто сама этого не понимала тогда, вот и напридумывала себе каких-то глупых аргументов, только все эти аргументы в конечном счёте ничего не значили, когда я поняла, что навсегда лишусь самого дорогого мне человека! Я не понимала тогда, как сильно я тебя на самом деле любила; не понимала, что жить без тебя не смогу…

— Ну конечно, сможешь. — Его тёплая улыбка не смогла скрыть грусти в его измученных глазах, и то, что он старался меня успокоить, когда самому было в тысячу раз хуже, разбивало мне сердце на миллион осколков. — Ты научишься жить без меня, вот увидишь. Погорюешь немного, а затем привыкнешь. У тебя же есть Эрни; у тебя будет ещё очень много детей в будущем, и я наверняка знаю, что Ген…Германн будет им отличным отцом. Он очень тебя любит, и ты всё сделала верно, оставшись с ним. Вы будете очень счастливы вместе, вот увидишь. Пройдёт несколько лет и однажды, когда будете гулять в Центральном Парке с вашими пятью детьми, ты вспомнишь мои слова и улыбнёшься. Поймёшь, что я был прав.

— Нет! — я отчаянно трясла головой, цепляясь за одежду, что свободно висела на его исхудавшей фигуре, будто стараясь уцепиться за хоть какую-то последнюю соломинку, в то время как неумолимый поток судьбы уже тянул его прочь от меня. — Я не смогу… И не хочу без тебя… Мне никто кроме тебя не нужен! Не хочу я никакого парка, не хочу «нормальной» жизни, только тебя одного хочу, и не важно, где бы мы были — да хоть в землянке посреди леса — мне было бы всё равно, потому что ты был бы рядом! Надо было сказать это тогда тебе, надо было каждый день повторять, как сильно я тебя люблю, и что ты на самом деле для меня значишь! Если бы только можно было всё вернуть назад, я бы считала каждый день, каждую минуту, проведённую с тобой, самой большой драгоценностью в мире! Я бы осталась с тобой и плевать на всё; никогда бы тебя больше не отпустила! Эрни, любимый мой Эрни, я люблю тебя больше самой жизни, я хочу остаться здесь с тобой, в этой тюрьме, в твоей камере; да хоть на полу у входа буду спать, как собака, если они меня внутрь не пустят, только бы рядом с тобой, милый мой, хороший, ангел мой, хочу остаться с тобой до конца, до самой последней минуты, а потом пусть вешают вместе!

Выплеснув всё, что так давно копилось в истерзанной душе, я в голос разрыдалась у него на плече. Эрнст прижал меня ещё крепче к себе, изо всех сил стиснув моё плечо. Он тоже никак не хотел меня отпускать.

— Не говори так, любимая. Я же сдался этим оболдуям, чтобы хоть ты могла жить нормальной жизнью. А ты теперь на эшафот со мной собралась?

Он всё ещё пытался шутить, чтобы приободрить меня хоть немного, но я уже смертельной хваткой вцепилась в его шею, твёрдо для себя решив, что им придётся силой меня от него оттаскивать, но сама я его отпускать не собиралась.

— Я никуда не пойду. Останусь здесь с тобой.

— Ты же знаешь, что это невозможно. Ты только больнее нам обоим делаешь…

— Но я так сильно тебя люблю!

— Знаю, что любишь. И я тебя люблю, больше жизни. Пообещай, пожалуйста, что будешь счастлива.

— Нет, не могу… — я едва могла говорить из-за душащих меня рыданий.

— Пожалуйста, пообещай. А лучше поклянись. Так я буду знать, что тебе придётся сдержать свою клятву, и смогу умереть спокойно.

— Не говори этого, прошу тебя!

— Поклянись. Ради меня. Пожалуйста.

— Клянусь, — я заставила себя выговорить, хоть и чувствовала себя так, будто сердце только что вырвали живьём из грудной клетки.

— Спасибо.

Эрнст прижался губами к моему виску, мягко поглаживая мою спину.

— Эмма? — он снова окликнул меня моим фальшивым именем.

— Да?

— Всегда хотел тебя спросить, да случая не представлялось. В твоей религии, во что вы верите… Есть ли у вас рай или ад?

Его неожиданный вопрос застал меня врасплох, но как ни странно помог унять слёзы, переключив внимание на что-то другое. Я подняла на него глаза.

— Нет. У нас есть что-то наподобие ада, но это временное место, где душа размышляет над содеянным в жизни. Затем она всё равно возвращается на землю — мы верим в реинкарнацию. Что касается рая…то мы верим в рай на земле: человек сам должен его для себя создать.

Эрнст ухмыльнулся, как в старые времена. Если бы только он не был таким бледным и измученным…

— В это я тоже верю. Ты сделала мою жизнь раем. — Он осторожно смахнул слезинки с моих ресниц. — А что там насчёт реинкарнации?

— Каждый человек рождается множество раз. Когда душа готова, она возвращается на землю, чтобы начать новую жизнь.

— Меня ваша теория о загробной жизни куда больше привлекает, чем христианская. Согласно моей религии, я бы попал прямиком в ад, а ты — в рай, и мы никогда бы больше не встретились. А я очень хочу снова тебя встретить, пусть и в следующей жизни.

— Обязательно встретишь. Обещаю. — Волосы его были чуть длиннее, чем какими он их обычно носил, и я пропускала сквозь них пальцы, заставляя ощущение навсегда отпечататься в памяти. — Мы также верим в родственные души. В самом начале мужчина и женщина были одним целым, а затем бог разделил их на две половинки, в наказание, только я уже не помню за что. Но суть в том, что эти две души, когда они встречаются, узнают друг друга и будут безустанно стремиться быть вместе, какими бы ни были обстоятельства. Сама судьба будет постоянно подталкивать их друг к другу.

— Как это было с нами? — Эрнст снова заулыбался.

— Да. Прямо как с нами. — Я тоже улыбнулась в ответ.

— Только не спеши выходить замуж в следующей жизни, пока не встретишь меня, договорились?

— Договорились. Я буду ждать тебя одного.

— Поцелуешь меня на прощание?

Я кивнула, и он накрыл мои губы своими, как он часто делал раньше, только это раз будет последним. Мне было абсолютно всё равно, что агенты ОСС нас должно быть сейчас разглядывали, что агент Фостер неловко переминался с ноги на ногу неподалёку; я только старалась запечатлеть этот последний поцелуй у себя в памяти, его мягкие губы, щетину на щеке, запах его кожи, впервые не скрытый одеколоном и запахом сигарет, его руку, которой он обнимал меня, его ровное дыхание… А когда он отстранился от меня, мне показалось, что он мою душу забрал с собой с этим последним поцелуем.

— Прощай, мой ангел, — шепнул он и с явной неохотой передал мне Эрни обратно на руки. — Мои два ангела. Я так вас обоих люблю.

— Я тоже тебя люблю, родной мой. — Слеза сорвалась с его ресниц и скатилась по щеке, следуя контуру глубокого шрама у него на лице. Я прижилась губами к его влажной коже, в последний раз. — Прощай.

Эрнст поцеловал сына на прощанье, велел ему быть хорошим мальчиком и никогда больше не плакать, а затем снова повторил, как сильно он его любил и пообещал всегда навещать его в его снах.

— Папа, не уходи, — малыш проговорил, расстроенно хмурясь, пока агент ОСС заковывал Эрнста обратно в наручники. Приковав его к своему запястью, военный полицейский открыл дверь, позволив Эрнсту в последний раз обернуться и помахать нам на прощанье свободной рукой.