Смерти нет - Елена Купцова Страница 62

Марго совершенно случайно узнала от Клауса, что отец Франты — преуспевающий делец, владелец страховой компании и нескольких особняков в центре Праги, включая и тот, в котором жил Франта. Правда, папаша сдавал дом внаем, в том числе и единственному сыну. Франте было отказано от дома, ходили слухи, что отец всерьез задумал лишить его наследства в наказание за богемный образ жизни и противоестественные привычки.

Франту взаимоотношения с семьей и вечная нехватка денег беспокоили мало. «Я же не собираюсь жить вечно и служить примером для потомства», — любил повторять он и жил, как мотылек, от заката до рассвета. Долгие ночи он проводил либо дома в обществе Клауса и избранных гостей за долгими беседами и курением кальяна и ароматных папирос, которые вставлялись в длинные мундштуки слоновой кости, либо в ночном клубе на Вацлавской площади под названием «Т-клуб». Секрет названия был прост. «Голубой» по-чешски «теплоуш». Марго один раз была там, встречалась с Франтой и режиссером с «Баррандов-фильма». Никогда еще она не чувствовала себя так неловко. В полутемном зале не было, кроме нее, ни одной женщины, только мужчины, все больше парами. Она ловила на себе вежливые, но выразительные взгляды: так смотрят на чужака, который все никак не уходит.

Что касается приемов, которые регулярно устраивал дома Франта тогда и только тогда, когда Клаус уезжал в свои многочисленные деловые вояжи, то Марго на них старалась не бывать и при первом удобном случае уходила к себе, в маленькую комнатушку, которую выделил ей Франта. Кажется, раньше это была то ли кладовка, то ли комната для прислуги. Крошечный куб с круглым окошком, в котором умещались лишь кровать, шкаф да туалетный столик. Зато было это круглое окно, в которое утром пробирались первые солнечные лучи, и вид из него на парк, на Влтаву и на Город, раскинувшийся внизу. На приемы приходили какие-то совсем случайные люди, и где Франта находил их, оставалось для Марго загадкой. У них в ходу были кокаин и опиум. Они всегда оставались на ночь и поутру слонялись по квартире серыми бесплотными тенями, шаря вокруг пустыми глазами в обрамлении черных бессонных кругов. Рукотворные чудовища. Марго побаивалась их и в такие дни или, вернее, ночи не ограничивалась засовом и подвигала к двери своей комнаты туалетный столик. Хоть и хлипкая, но защита.

— Франта, милый, зачем тебе все это? — однажды спросила его Марго. — Это совсем не твой стиль. Они уродливы, ты не находишь? А ты так любишь все красивое. Ты сам с ними становишься уродливым. Прошу тебя, брось эту отраву.

— Во мне живут два зверя, моя девочка. Один из них ласков и прекрасен и давно уже приручен тобой, а другой дик и безобразен, но он тоже я. И ничего с этим поделать я не могу.

— Или не хочу, так будет вернее. А как же Клаус? Ты вроде как предаешь его.

— Клауса я люблю всем своим испорченным сердцем, но он, так же как и ты, не способен понять и принять моего второго зверя. Слишком буржуазен, слишком подвержен морали. Слишком душевно здоров, наконец. Мне это быстро надоедает, а без него я болею сам. Вот такой парадокс.

В последнее время Марго стала замечать в себе перемены, от которых сердце то замирало, то трепыхалось, как птичка, попавшая в силок. Те самые физиологические перемены, которые безошибочно узнает каждая женщина. Нет, нет, не может быть! Неужели она заслужила чем-то такой подарок судьбы?

Вердикт врача был краток и ясен. Она ждет ребенка. В ней растет крошечное существо, которое самим своим явлением попирает смерть. Володя ушел, но оставил ей частичку себя, и семя его прорастет в ней. Она сохранит, вырастит, взлелеет этого ребенка, чтобы через него ее Володя продолжал жить на этом свете.

Марго медленно шла по Целетной улице в сторону Старо-местской площади. После того как врач подтвердил ее самые невероятные предположения и надежды, ей не хотелось никуда приходить, хотелось просто нести себя сквозь холодный зимний воздух. Она теперь уже не просто Марго, не просто тело с руками и ногами. Она — священная капсула, драгоценный сосуд с еще более драгоценным содержимым.

Вход в храм возник перед ней неожиданно. Она часто ходила мимо этой церкви, восхищаясь строгой простотой и грацией линий, воздушностью башен, устремленных в небо. Но вот войти ни разу не получилось. Как-то сразу не находился вход, а особых усилий для поиска прилагать не хотелось. Как волшебный Сезам, который открывается не всякому. И вот теперь она увидела вход и вспомнила название церкви. Девы Марии перед Тыном.

Она стояла на коленях перед статуей Мадонны, прижавшись щекой к мраморному постаменту, и вспоминала себя всего каких-то пару месяцев назад коленопреклоненной перед ликом Богоматери в Москве в церкви на Путинках. Теперь она понимала, почему не смогла тогда поставить Володе свечку за упокой души. Она, сама того не подозревая, носила в себе его ребенка, часть его была жива, значит, и весь он жив. Как хорошо и как просто! Марго от счастья засмеялась.

— Прощай, синема, синема, синема! — пела Марго, разбирая свои немногочисленные платья.

Хорошо, что их мало, не придется много выбрасывать. Ведь скоро ей понадобится совсем другая одежда. Одежда, да, да, да-а-а… Не беда-да-да…

— Что такое? — раздался за дверью голос Клауса. — Она поет. Вот это мило! Я уж думал, что никогда больше этого не услышу.

— Кто поет? — искренне удивилась Марго.

Она уже настолько смирилась с тем, что голос оставил ее, что не заметила, как к ней вернулась ее прежняя манера напевать себе под нос.

— Ты, кто ж еще! Вот уже полчаса заливаешься соловьем.

— Клаус, входи скорей. Я должна тебе что-то сказать.

— Я весь внимание.

— Только смотри не упади. Сядь лучше. Вот так. — Марго заботливо усадила его на кровать. — У меня будет ребенок.

Если она хотела добиться эффекта, то, безусловно, достигла цели. Глаза Клауса округлились до опасного диаметра и ошалело уставились на Марго.

— Да, да, ребенок.

— Ты хочешь сказать, что…

— Да. Володя, уходя, сделал мне царский подарок.

— Иди сюда скорее, девочка, и обними старого дядю Клауса. Я ведь тоже в какой-то мере отец.

Марго вспорхнула к нему на колени. Как хорошо и уютно было укрыться у него на груди, почувствовать себя защищенной и в то же время ничем не рисковать. Нарочито резкое покашливание вырвало ее из сладкой дремы. В дверях стоял Франта, засунув большие пальцы рук за пояс халата.

— Кхе-кхе… Что за умильные картины. Если так пойдет и дальше, придется снять тебе отдельные апартаменты.

— Не пугай будущую мать, садист. Франта протяжно свистнул.

— Значит, ты все-таки ухитрилась испортить моего друга. Ох, бабы, бабы, вечно им чего-то не хватает. Нашего брата всего процентов шесть на земле, ан нет, так и норовят покуситься.

— Не мели чепухи. Ребенок не мой.

— Ну тогда я готов даже усыновить его, или удочерить, или по крайней мере стать ему крестной матерью. Из меня выйдет великолепная крестная мать. Что скажешь, Гретхен?